"Евгений Трубецкой. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

знали, что это результат донесений Михаила Петровича и издевались. Являлся,
например, гимназист на бульвар нарочно с огромным турецким чубуком. На
другой день его вызывал директор и делал замечание за недозволенное
гимназисту "хождение с тросточкой". А гимназист уличал надзирателя во лжи,
доказывая, что у него в руках была не тросточка, а купленный у
военнопленного турка чубук. "Вот, мол, как надзирает Михаил Петрович".
Однажды, когда вследствие донесения одному из товарищей серьезно попало, мы
отправились всем классом "отчитывать Михаила Петровича". В результате вышел
инцидент, который врезался [39] мне в память, как яркая характеристика
тогдашних школьных нравов; Михаил Петрович, когда мы его окружили и всем
классом стали требовать объяснения, с перепуга начал кричать. Мы обиделись и
тоже возвысили голос. Гимназисты младших классов. не разобрав, в чем дело,
подняли гам, явно сочувственный нам, - что-то вроде кошачьего концерта.
Михаил Петрович побежал жаловаться начальству на нас, а мы - на Михаила
Петровича. Он обвинял нас в "бунте", мы - восьмиклассники - жаловались, что
он "кричит на нас, как на маленьких приготовишек". Директор и инспектор не
на шутку переполошились.
С первых же слов нам стало ясно, что директор заподозрил в этом
столкновении "политическую подкладку". Он объявил нам, что обо всем этом
случае он "доложит педагогическому совету". Мы с трудом удерживали улыбку,
зная, что "педагогический совет" сводится к воле директора. К счастью нашему
инцидент совпал с "диктатурою сердца" Лорис-Меликова и с управлением
либерального министра А. А. Сабурова в нашем министерстве. Директор счел
нужным показать "гуманное обращение".
На другой день к великой нашей радости урок физики был отменен.
Директор объявил: "Совет всем вам сбавил по баллу за поведение" и начал
длинное увещание не верить тому, что пишут газеты: "ведь это же", говорил
он, "чисто денежная спекуляция, рассчитанная на легковерие молодежи. Вот вы,
теперь на школьной скамье, какого требуете себе почтения, как щепетильны
насчет вежливого с вами обращения. А кончите курс, поступите на службу,
какими будете почтительными чиновниками". Потом он взял тон сердечного о нас
попечения. Так прошел час; мы молчали, не зная, чего он от нас хочет. Вдруг
кто-то догадался. Раздался голос: "Благодарим Вас, Петр Сергеевич". [40]
Директор просиял и сказал, что он со своей стороны "будет ходатайствовать
перед Советом о смягчении нам кары". С этими словами он выбежал из класса и
ровно через пять минуть вернулся с известием: "Совет решил не сбавлять вам
балла за поведение". Мы опять благодарили; и когда он ушел, последовал
единодушный взрыв веселого настроения по поводу внезапного изменения
настроения совета.
Особенно остро с полицейской точки зрения стоял вопрос о русских
сочинениях. Русское сочинение гимназиста в то время было пробным камнем
благонадежности не только для, него самого, но и для его учителя. Не у нас в
гимназии, а в округе, по словам учителей, неоднократно повторялись случаи
увольнения или перевода учителя за признак "вольного духа" в сочинениях его
учеников. Опасность была велика, в особенности в виду неопределенности таких
понятий, как "вольный дух" и "благонадежность". Помнится, в это самое время
калужский директор народных училищ нашел в одной школе раскрашенные картины
с изображением зверей и на этом основании заподозрил учителя в "дарвинизме".
Неудивительно, что учителя относились к нашим сочинениям с некоторым
трепетом! Гимназисты, любившие щеголять ученостью, охотно ссылались на