"Евгений Трубецкой. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

составляет индивидуальное свойство самого Франца Ивановича. Помню, как
бывало он приходил в наш разбушевавшийся четвертый класс. Водворялась
глубокая тишина. Франц Иванович покачивал головой, утюжил бакенбарды и
торжественно произносил: "печчалльно четвертый класс" - потом - долгая
пауза, шаг вперед, перст, поднятый в воздух, и патетически возглас
фальцетом: "никаких стремлений нет". А мы внутренне хохотали: не было между
нами того мальчугана, который бы не чувствовал внутренней фальши этого
пафоса.
Франц Иванович вообще был актером, который делал вещи напоказ; но
школьная политика [13] того времени сделала его актером классицизма. В этом
несомненная вина толстовской тенденции и толстовской системы.
Рядом с "новыми веяниями", демократическими и реакционно классическими,
нам пришлось столкнуться в гимназии Креймана и с остатками дореформенного
быта доброго старого времени. Был там один известный педагог - учитель
древних языков, издававший классиков и иные учебные книги для школ - не то
германец, не то чех, плохо говоривший по-русски. В четвертом классе мне с
братом пришлось учиться у него латинскому языку. В первое полугодие он
отнесся к нам необыкновенно ласково и ставил высокие отметки. Во втором
полугодии, когда брат остался один в классе (я был болен воспалением в
легких), отношение к нему педагога вдруг резко изменилось без всяких видимых
причин. Педагог систематически ставил двойки, топал ногами, кричал, бросал
тетрадку брата на пол. Весь класс недоумевал, чем вызвано это явное
преследование. Мы рассказали об этом старшему нашему брату Петру, учившемуся
раньше у того же педагога в одной из казенных московских гимназий, и дело
выяснилось. Оказалось, что ровно то же произошло и с братом Петром, но
только с характерным продолжением. Когда ласковое обращение сменилось
преследованием, дядюшка, у которого жили дети от первого брака моего отца,
вступил в объяснения с педагогом. Тот ему сказал, что брат "отстал от
класса", нуждается в частных уроках, и сам взялся их давать за плату,
считавшуюся по тогдашнему времени высокою. "Уроки" свелись к чистой комедии.
Педагог приходил на дом, шутил, болтал с братом минуть десять и уходил,
получая исправно деньги.
А брать с тех пор стал успевать, т. е. получать хорошие отметки. Мои
родители не пожелали прибегнуть к этому способу для нас и предпочли [14]
оставить нас обоих на второй год в четвертом классе, - меня по болезни, а
брата Сергея за компанию. Потом уже нам пришлось учиться у хороших и вполне
порядочных учителей. Вообще этот случай явного взяточничества единственный,
который мне приходилось наблюдать за все время прохождения мною
гимназического курса. Разумеется, гимназия Креймана не может считаться
ответственной за проделки педагога, о которых ее директор мог не знать; но и
помимо этого, она представляла собою мало привлекательного. В ней нашли себе
выражение скорее отрицательные, чем положительные стороны тогдашнего
школьного режима.
Калужская казенная гимназия, где я воспитывался с V-го класса по VIII-й
включительно - с 1877 по 1881 год, оставила во мне куда лучшее воспоминание.
Но прежде чем перейти к этому периоду моей жизни, я хочу рассказать о
некоторых моих внешкольных переживаниях в Москве с 1874 по 1877-й год.

II. Музыкальная жизнь в Москве в 1875-1877 годах.