"Владимир Сергеевич Трубецкой. Записки кирасира (мемуары)" - читать интересную книгу автора

положение обыкновенного рядового. Его поселили в казармах, где он жил
почти безотлучно до окончания срока своей службы. Замечательный лодырь,
Сангович, даже будучи в нестроевой команде, нет-нет, да и ухитрялся
зарабатывать себе еще по нескольку суток карцера, который, по-видимому,
предпочитал всякой службе.
Сангович с самого начала сделался для нас, вольноперов, ходячим анекдотом
и мишенью для острот. Третировали мы его самым невозможным образом. Еще
задолго до его удивительного дебюта в лазарете мы за обедом били его
ложками по голове, обзывая обидными прозвищами, из которых наиболее
приличными были: "граф Гонокок-Соплищев" и "Санжопич". Сангович все
сносил. На мой вопрос, почему он добровольно пошел именно в кавалерию для
отбывания воинской повинности, тогда как имел право избрать любой род
оружия, Сангович ответил, что ему понравилась каска с орлом, которая, по
его мнению, очень ему шла. Несчастный корявец вряд ли ожидал, что носить
эту самую блестящую каску окажется так тяжело!


Глава III

Наша общая квартира с М. Осоргиным помещалась в отдельном сером домике на
Люцевской улице и состояла из четырех небольших комнаток, обставленных,
как говорится, просто, но мило, не помню уже теперь чьими стараниями. В
так называемой столовой помещался уютный диван, круглый обеденный стол, а
в углу красовались замечательные старинные клавикорды великолепного
красного дерева, очень стильные, но какие-то простуженные и хриплые, что
не мешало нам дубасить на них всякую всячину в свободную минутку. Эту
штуку мы приобрели с Осоргиным на общий счет за бесценок у какого-то
гатчинского старожила. У каждого из нас была отдельная комнатка,
обставленная согласно с вкусом каждого. Мой апартамент, конечно,
изобиловал фотографиями невесты, как висевшими на стене, так и стоявшими в
рамочках на столе. У Мишеньки же на стене красовались иконы в количестве,
более чем достаточном. Впервые в своей жизни я жил самостоятельно, что
меня и забавляло, и радовало.
Мой кузен Мишанчик Осоргин привез с собой из отцовского дома своего
"человека", некоего Евмения. Это был лакей Осоргиных, прослуживший у них в
семье много лет, пожилой и весьма добродушный малый с типичными лакейскими
баками на бледном лице. Евмений был очень предан молодому барину, но
слегка подтрунивал над ним. Это был настоящий тип старого слуги из
"хорошего дома", немного резонер, немного философ. Евменчик сразу внес в
нашу квартиру уют и домовитость, одновременно исполняя обязанности дядьки,
повара, советчика и управляющего финансами.
Уклад Осоргинской семьи отличался исключительной патриархальностью,
подчеркнутой нравственностью и набожностью{17} Глава семьи - дядя Миша, -
будучи человеком особо строгих житейских правил, воспитал своих сыновей в
страхе Божием и в духе, исключающем возможность с их стороны каких бы то
ни было легкомысленных эксцессов или отклонений в сторону аморального.
У нас с Мишанчиком были совершенно различные характеры и разные вкусы.
Несмотря на то, что моя мать воспитывала нас в большой строгости и
всячески старалась оберегать от дурного влияния, у меня тем не менее часто
возникало сильное тяготение к полюсу легкомыслия.