"Николай Валентинович Трус(сост). Символика тюрем ("Энциклопедия преступлений и катастроф") " - читать интересную книгу автора

даже более верной, чем для мест, в которых она родилась.
В нашем благодатном лагере дубинка применялась редко, а в руках у
теперешнего нарядчика Митьки Савина мы никогда ее не видели. Нарядчик,
однако, всюду остается нарядчиком. Вот-вот он ворвется сюда, крепкий,
краснорожий парень, и сквозь клубы морозного пара - дверь в барак Митька за
собой не закроет - донесется его знакомое: "А вы тут что, мать вашу так и
этак, особого приглашения дожидаетесь?" Но это и будет как раз то ежедневное
"особое приглашение", после которого тянуть "резину" с выходом более нельзя.
Оно было здесь почти привычным и обязательным, как звон "цынги", вставание,
хождение в столовую за хлебом и это вот унылое стояние у печки.
Митька вбежал стремительно, но дверь за собой почему-то закрыл. И
вместо обычной беззлобной брани - наш нарядчик был мужик неплохой, не чета
придуркам-христопродавцам в горных лагерях - мы услышали неожиданное:
- Продолжай ночевать, мужики! День сегодня активированный. ..
Что ни говори, а лагерь Галаганных, действительно, курорт! В летнее
время, конечно, и здесь ни о каких выходных не может быть и речи. Но зимой
один-два таких дня выпадают почти в каждом месяце. Это, собственно, даже
противозаконно, так как в те предвоенные годы свирепость ежовщины в местах
заключения еще не была изжита и официально никаких дней отдыха для
заключенных не полагалось круглый год. Отступления от зтого правила делались
только в лагерях подсобного производства, вроде наших Галаганных, в периоды,
когда не было никаких важных работ, да и то с учетом главным образом
санаторной функции этих лагерей. Дело в том, что на здешние легкие, по
лагерным понятиям, работы ежегодно отправлялись для поправки уцелевшие
дистрофики, доходяги с приисков и рудников Дальстроя. Они-то и составляли
основную часть мужского населения подсоблагов, подлежащую возвращению
главному производству после одного-двух лет "курорта". Если, конечно,
дистрофические изменения у этих людей окажутся обратимыми, что бывало далеко
не всегда. Постоянными жителями до конца срока в здешнем сельхозлаге были
только женщины, старики и инвалиды.
Ежовско-бериевский запрет на выходные дни для лагеря обходили при
помощи объявления их днями общей санитарной обработки, активированными по
погодным условиям, как сегодня, или по необходимости произвести крупные
внутризонные работы. Это была начальническая "ложь во спасение", но только
наполовину. Редкий из таких дней обходился без вывода отдыхающих на
заготовку дров для лагеря, уборку снега и тому подобные работы. Но это
случалось обычно уже после обеда.
С утра же можно было поспать "от пуза", что и было главной реальной
удачей наших выходных дней.
После Митькиного неожиданного, как всегда, объявления угрюмое молчание
в бараке сменилось радостным криком. Лагерное начальство опасалось обвинения
в запланированных поблажках для заключенных, большая часть которых была
здесь "врагами народа". Но продолжался этот галдеж очень недолго, приглашать
к продолжению сна дважды здесь никого не приходилось. Торопливо раздевшись,
все снова улеглись на свои набитые сенной трухой или древесными опилками
матрацы и через каких-нибудь пять минут спали. После "легких" работ на
повале и раскряжевке даурской лиственницы, твердой на морозе как дуб и
тяжелой как камень, здешние "курортники" могли проспать вот так суток трое,
делая перерывы разве что на обед. Впрочем, как уже говорилось, тут
действовало еще и наше постоянное стремление уйти в сон при всякой малейшей