"Александр Царьков. Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин " - читать интересную книгу автора

Так мы весь день читали одну почту и дотемна не успели закончить ее. Начали
с Урала, кончили на Кубани, а от Кубани до границы еще с десяток писем
осталось на завтра. Мы бы все свои бензинки сожгли, чтобы дочитать почту, да
нельзя было зажигать огонь - противник в ста метрах от нас лежал. Помню,
сидим мы в ровике все трое, скорчившись, прижавшись друг к другу. Я держу
письмо в руке, уже ничего не видно, но ребята думают, что я как-нибудь еще
дочитаю, что я стараюсь разобрать в темноте почерк. Они смотрят на меня,
ждут, а я просто задумался, вспомнил слова майора Турбина о том, что вся
страна смотрит сейчас на нас, что мы стоим на трамплине для прыжка на
Берлин. На нас смотрит и сам Сталин. Трудно передать, как сознание этого
вдохновляло нас, подымало наши силы.
14 февраля мы сделали первый после переправы через Одер шаг вперед.
Наше орудие было выдвинуто на двор отдельного домика, только что отбитого у
немцев. В этот день немцы предприняли одиннадцать безуспешных контратак.
Когда стемнело, в контратаку пошли танки. Так как их не было видно, мы
подожгли зажигательным снарядом стоявший впереди дом. Первый танк,
выступивший из мрака в свет пожара, был подбит нашим орудием со второго
выстрела. Остальные танки не решались выходить на свет. Остановились и
повели огонь из темноты.
Под утро стрельба затихла. Старшина привез нам горячий суп, мясо, чай с
медом. Мы расположились на завтрак в подвале. Кроме нашего расчета, здесь
были командир взвода лейтенант Харченко, санинструктор Алиев и артмастер
Барвененко.
С первого же дня за Одером у нас само собой установился порядок: все
равно - день или ночь, но из нашей тройки от орудия может отойти только
один. После удачи, - хоть на сто метров, а все-таки продвинулись вперед, -
настроение у всех было очень хорошее, казалось, что немцы уже начали
выдыхаться, и мы отступили от заведенного порядка: завтракать в подвал ушло
сразу двое, на дворе у орудия остался только Терентьев. Правда, мы с
Шериновым завтракали в нескольких шагах от своей пушки, - она стояла за
стеной, - однако как мы потом раскаивались в этом!
Не знаю, как это произошло, но вскоре - было еще темно - какая-то
группа немцев прорвалась к нашему домику. Мы только съели суп и принялись за
чай, как услышали стрельбу во дворе. Выскочили из подвала в комнаты -
навстречу из окон полетели гранаты. Мы были в доме, а наша пушка стояла во
дворе. Терентьева мы уже считали погибшим.
Страшно было подумать, что немцы скорее всего уже хозяйничают у нашей
пушки. Но что делать? Выйти во двор мы не имели никакой возможности, немцы
перестреляли бы всех еще на пороге.
Больше часа отбивались мы из окон, расстреляли почти все патроны, не
думали уже, останемся в живых или нет, думали только, что нельзя пережить
того позора, который ждет нас, если наша пушка, из которой мы мечтали
первыми открыть огонь по Берлину, попадет в руки врага.
К наступлению рассвета обстрел дома прекратился, немцев на дворе не
было. Когда я вышел из дома и увидел стоявшую на своем месте пушку, мне
показалось, что я проснулся после скверного сна. И в это время, как будто
для того, чтобы убедить меня, что это все-таки был не сон, из дверей двух
сараев, стоявших на дворе, почти одновременно выскочили два немца,
застрявших почему-то здесь. Один из них сейчас же упал, сраженный наповал
выстрелом из окна нашего дома. Второй упал, когда пробегал мимо орудия. В