"С.Э.Цветков. Великое неизвестное (Исторические миниатюры) " - читать интересную книгу автора

легионы демонов испугали ученика, Челлини приободрил его: "Эти твари все
ниже нас, и то, что ты видишь, - только дым и тень; так что подыми глаза".
Челлини не опускал глаза и перед папами, грозными пастырями, железным
жезлом пасшими свои стада. Удивительные люди были эти Юлии II, Клименты VII,
Павлы III! Искусство было их второй религией (первой была политика), славу
христианства они видели в том, чтобы распятия в церквях были изваяны так же
хорошо, как античные боги. Они чтили художественный гений как Божью
благодать, ниспосланную в мир, и боялись оскорбить ее своей необузданностью.
Мике-ланджело для Юлия II имел ценность собственности римского престола,
попытка сманить скульптора грозила анафемой. Когда Микеланджело бежал от его
суровости во Флоренцию, Юлий писал громовые послания флорентийской сеньории,
обвиняя ее в воровстве и требуя выдать творца Сикстинской капеллы. Ему
пришлось самому ехать за ним в Болонью. При новой встрече папа не смог
удержать свой гнев: "Итак, вместо того чтобы приехать к нам в Рим, ты ждал,
что мы приедем искать тебя в Болонью!" Один из кардиналов неуклюже попытался
смягчить Юлия, сказав: "Пусть ваше святейшество на него не гневается, ведь
люди этого рода невежды, которые не понимают ничего, помимо своего ремесла".
Разъяренный папа ударил посохом глупого попа: "Сам ты невежда, раз
оскорбляешь того, кого мы сами, мы не хотим оскорбить!"
У Челлини бывали с папами не менее выразительные сцены. Климент VII
называл его Benvenuto mio [Мой Бенвенуто, однако в буквальном смысле это
значит "мой желанный"] и прощал ему любые выходки. Челлини затягивал и менял
сроки работы, откладывал папские заказы ради своих замыслов, не отдавал
выполненных работ и гнал к черту папских гонцов. Папа скрежетал зубами и
вызывал его в Ватикан. Их ссоры были ужасны и в то же время комичны. Вот
Челлини является с гордо поднятой головой. Климент яростно смотрит на него
"этаким свиным глазом" и обрушивает на строптивого художника гром небесный:
"Как Бог свят, объявляю тебе, взявшему себе привычку не считаться ни с кем в
мире, что если бы не уважение к человеческому достоинству, то я велел бы
вышвырнуть тебя в окно вместе со всей твоей работой!" Челлини отвечает ему в
тон, кардиналы бледнеют, шепчутся и беспокойно переглядываются. Но вот
из-под плаща мастера появляется готовая вещь, и лицо папы расплывается в
отеческой улыбке: "Мой Бенвенуто]" Однажды Челлини ушел от негб взбешенный,
так как не получил просимой синекуры. Климент, знавший его свободолюбивый
нрав и боявшийся, что мастер покинет его, в растерянности воскликнул: "Этот
дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний! Я был готов дать ему это
место, но нельзя же быть таким гордым с папой! Теперь я не знаю, что мне и
делать". Челлини мог наполнить Рим убийствами и бесчинствами, но стоило ему
показать папе перстень, вазу или камею, как милость тотчас бывала ему
возвращена. Полурельеф Бога Отца на большом бриллианте спас ему жизнь после
сведения счетов с убийцей брата; убив Помпео, он попросил помилования у
Павла III, грозя в противном случае уехать к герцогу флорентийскому, -
прощение тут же было даровано ему. Недовольным его решением папа объявил:
"Знайте, что такие люди, как Бенвенуто, единственные в своем художестве, не
могут быть подчинены закону". Искусство Челлини принесло последнее утешение
умирающему Клименту VII. Заказав ему медали, папа вскоре заболел и, боясь,
что не увидит их, приказал принести их к своему смертному одру. И вот,
умирающий старик приказывает зажечь вокруг себя свечи, приподнимается на
подушках, надевает очки - и ничего не видит: смертельный мрак уже застилает
ему глаза. Тогда своими негнущимися пальцами он гладит эти медали, стараясь