"С.Э.Цветков. Великое неизвестное (Исторические миниатюры) " - читать интересную книгу автора

что я могу на них положиться, я обратился к моему горну, каковой я велел
наполнить множеством медных болванок и других бронзовых кусков; и,
расположив их друг на дружке тем способом, как нам указывает искусство, то
есть приподнятыми, давая дорогу пламени огня, чтобы сказанный металл быстрее
получил свой жар и с ним расплавился и превратился в жидкость, я смело
сказал, чтобы запалили сказанный горн. И когда были положены эти сосновые
дрова, каковые, благодаря этой жирности смолы, какую дает сосна, и благодаря
тому, что мой горн был так хорошо сделан, он работал так хорошо, что я был
вынужден подсоблять то с одной стороны, то с другой, с таким трудом, что он
был для меня невыносим; и все-таки я силился". Работа вызывает у него
лихорадку, и он ложится в постель, уже не чая встать живым. В это время
ученики докладывают ему, что в его отсутствие работа ими испорчена - металл
сгустился. Услышав это, Челлини испустил крик "такой безмерный, что его было
бы слышно на огненном небе". Он бежит "с недоброй душой" в мастерскую и
видит там ошеломленных и растерянных подмастерьев. С помощью дубовых
поленьев удается справиться с этой бедой. Он приступает к наполнению формы,
но тут не выдерживает горн: он лопается, и бронза начинает вытекать через
трещину. Челлини велит кидать в горн все оловянные блюда, чашки, тарелки,
которые можно найти в доме, - их оказалось около двухсот, - и
добивается-таки наполнения формы. Нервное потрясение побеждает болезнь - он
вновь здоров и тут же закатывает пир. "И так вся моя бедная семеюшка (то
есть ученики), отойдя от такого страха и от таких непомерных трудов, разом
отправились закупать, взамен этих оловянных блюд и чашек, всякую глиняную
посуду, и вес мы весело пообедали, и я не помню за всю свою жизнь, чтобы я
когда-либо обедал с большим весельем и с лучшим аппетитом".
Так, на манер доброй сказки, заканчивается книга Бенвенуто Челлини о
себе самом. (Тридцать последних страниц, заполненных мелкими обидами и
придворными дрязгами, не в счет.) Остальное - тюремное заключение по
обвинению в содомии, принятие монашества и разрешение от обета через два
года, женитьба в шестидесятилетнем возрасте - случилось уже с другим
человеком, усталым и разочарованным и, видимо, безразличным к самому себе: с
человеком, больше не верящим в свой нимб.


ПОДЬЯЧИЙ ВАСИЛИЙ КУРБАТОВ


I

Было знойное, душное лето 1680 года.
В Москве что ни день то там, то здесь начинались большие пожары,
истреблявшие разом по нескольку десятков дворов, церкви, монастыри...
Кареты, телеги, всадники, проезжавшие по улицам, вздымали вместе с клубами
пыли пепел, густым слоем лежавший на мостовых, - его легкие хлопья кружили в
воздухе, точно серый снег... Царь Федор Алексеевич приказал, чтобы в городе
не зажигали огня в черных избах.
В один из таких пожаров сгорела и изба подьячего посольского приказа
Василия Курбатова, жившего в Китай-городе возле Вшивого рынка, неподалеку от
посольского подворья. Курбатов и в другой раз не слишком бы огорчился
этому - дело было обычное: скудное добришко свое он, как и большинство