"Су Тун. Последний император " - читать интересную книгу автора

корпусом в форме груши. Его иногда называют китайской лютней.

К тому времени, когда я взошел на трон, в Холодном дворце за рощицей
утунов обитали взаперти одиннадцать отвергнутых наложниц. По ночам в воздухе
разносился их плач, который так и лез в уши. Эти полуночные рыдания страшно
раздражали, но утихомирить обитавших в Холодном дворце женщин со всеми их
чудачествами было невозможно: они уже перешагнули границу между жизнью и
смертью. Днем они спали, укрывшись с головой, но как только наступала ночь,
оживали и своими душераздирающими рыданиями и воплями не давали обитателям
дворца Се уснуть. Я просто сходил с ума, но не мог даже приказать слугам
заткнуть им рты тряпками, чтобы прекратить эти звуки, потому что просто так
входить в Холодный дворец запрещалось. Наставник Цзюзкун посоветовал
смириться с этим женским плачем, как с одним из ночных звуков дворца. По его
мнению, этот плач ничем не отличался от звона медного гонга ночного сторожа,
совершавшего обход за стенами дворца. Он считал, что как сторож возвещает
ударом гонга о том, что прошел еще один отрезок ночи, так и отверженные
наложницы в Холодном дворце встречают своим плачем рассвет. "Вы - владыка
Се, - сказал монах Цзюэкун. - Вам следует учиться терпимости".
Я нашел совет Цзюэкуна невразумительным. Я - государь Се, с какой стати
я должен учиться терпимости? На самом деле все как раз наоборот: своей
властью я мог избавиться от всего, что мне досаждает, в том числе и от
рыданий, доносившихся по ночам со стороны рощи утунов. Поэтому в один
прекрасный день я вызвал придворного палача и спросил, можно ли сделать так,
чтобы эти женщины рыдали неслышно. Если только отрезать им языки, сказал
тот. Я поинтересовался, не умрут ли они от этого. Нет, если сделать это
умеючи, ответил он. "Вот и сделай. И чтобы я больше не слышал этих
демонических воплей и волчьих завываний никогда".
Мой приказ был исполнен в строжайшем секрете: об этом знали лишь
дворцовый палач и я. Потом он принес окровавленный сверток. "Больше не будут
голосить", - сказал он, неторопливо разворачивая его. Я посмотрел, что в
свертке. Языки плаксивых наложниц походили на соленые свиные, весьма
изысканное блюдо. В награду палач получил от меня серебряные слитки с
приказом не сообщать о содеянном госпоже Хуанфу ни при каких
обстоятельствах. На ее вопрос он должен был ответить, что они откусили себе
языки по неосторожности.
Всю ночь мне было не успокоиться. Как и обещал палач, из Холодного
дворца не доносилось ни звука. Мертвенную тишину ночи нарушали лишь шелест
осеннего ветра, шорох опавших листьев и доносившийся время от времени звон
гонга ночного сторожа. Но я ворочался с боку на бок на царском ложе, из
головы никак не шли языки, что я приказал вырвать у этих несчастных женщин,
и страх сжимал мне сердце. Ни один звук больше не нарушал моего покоя, но
заснуть стало еще труднее. Заметив, что я места себе не нахожу,
девушка-служанка в ногах моей кровати спросила: "Не желает ли государь
облегчиться?" Покачав головой, я стал смотреть в окно на мерцающий свет
фонаря и темную синеву ночного неба, а в мозгу мелькали образы печальных
женщин в Холодном дворце, которых я лишил возможности плакать. "Почему так
тихо? - спросил я служанок. - Так тихо, что не заснуть. Принесите моего
сверчка".
Одна из служанок вернулась с моим любимцем в маленькой клетке, и еще
много ночей после этого я засыпал под звонкий стрекот чернокрылых сверчков.