"Иван Сергеевич Тургенев. Певцы (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

право, фофан! Что пристал, словно банный лист?
- Ну что ж, пусть садится, а я за его здоровье выпью, - сказал Обалдуй
и подошел к стойке. - На твой счет, брат, - прибавил он, обращаясь к
рядчику.
Тот кивнул головой, сел на лавку, достал из шапки полотенце и начал
утирать лицо; а Обалдуй с торопливой жадностью выпил стакан и, по привычке
горьких пьяниц, крякая, принял грустно-озабоченный вид.
- Хорошо поешь, брат, хорошо, - ласково заметил Николай Иваныч. - А
теперь за тобой очередь, Яша: смотри, не сробей. Посмотрим, кто кого,
посмотрим... А хорошо поет рядчик, ей-Богу хорошо.
- Очинна хорошо, - заметила Николай Иванычева жена и с улыбкой
поглядела на Якова.
- Хорошо-га! - повторил вполголоса мой сосед.
- А, заворотень-полеха!* - завопил вдруг Обалдуй и, подойдя к мужичку с
дырой на плече, уставился на него пальцем, запрыгал и залился дребезжащим
хохотом. - Полеха! полеха! Га, баде паняй**, заворотень! Зачем пожаловал,
заворотень? - кричал он сквозь смех.
______________
* Полехами называются обитатели Южного Полесья, длинной лесной полосы,
начинающейся на границе Волховского и Жиздринского уездов. Они отличаются
многими особенностями в образе жизни, нравах и языке. Заворотнями же их
зовут за подозрительный и тугой нрав. (Прим. И.С.Тургенева.)
** Полехи прибавляют почти к каждому слову восклицания: "га!" и
"баде!". "Паняй" вместо погоняй. (Прим. И.С.Тургенева.)

Бедный мужик смутился и уже собрался было встать да уйти поскорей, как
вдруг раздался медный голос Дикого-Барина:
- Да что ж это за несносное животное такое? - произнес он, скрыпнув
зубами.
- Я ничего, - забормотал Обалдуй, - я ничего... я так...
- Ну, хорошо, молчать же! - возразил Дикий-Барин. - Яков, начинай!
Яков взялся рукой за горло.
- Что, брат, того... что-то... Гм... Не знаю, право, что-то того...
- Ну, полно, не робей. Стыдись!.. чего вертишься?.. Пой, как Бог тебе
велит.
И Дикий-Барин потупился, выжидая.
Яков помолчал, взглянул кругом и закрылся рукой. Все так и впились в
него глазами, особенно рядчик, у которого на лице, сквозь обычную
самоуверенность и торжество успеха, проступило невольное, легкое
беспокойство. Он прислонился к стене и опять положил под себя обе руки, но
уже не болтал ногами. Когда же наконец Яков открыл свое лицо - оно было
бледно, как у мертвого; глаза едва мерцали сквозь опущенные ресницы. Он
глубоко вздохнул и запел... Первый звук его голоса был слаб и неровен и,
казалось, не выходил из его груди, но принесся откуда-то издалека, словно
залетел случайно в комнату. Странно подействовал этот трепещущий, звенящий
звук на всех нас; мы взглянули друг на друга, а жена Николая Иваныча так и
выпрямилась. За этим первым звуком последовал другой, более твердый и
протяжный, но все еще видимо дрожащий, как струна, когда, внезапно прозвенев
под сильным пальцем, она колеблется последним, быстро замирающим колебаньем,
за вторым - третий, и, понемногу разгорячаясь и расширяясь, полилась