"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

мог это подумать - в нем души не чает, а окрестные девицы в него
влюбляются...
Много прежних знакомых перестало ездить к Татьяне Борисовне.

Смерть

У меня есть сосед, молодой хозяин и молодой охотник. В одно прекрасное
июльское утро заехал я к нему верхом с предложением отправиться вместе на
тетеревов. Он согласился. "Только, - говорит, - поедемте по моим мелочам, к
Зуше; я кстати посмотрю Чаплыгино; вы знаете, мой дубовый лес? У меня его
рубят". - "Поедемте". Он велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с
бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ,
серебряную флягу, накинул на плечо новенькое французское ружье, не без
удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс,
подаренную ему кузиной, старой девицей с отличным сердцем, но без волос. Мы
отправились. Мой сосед взял с собою десятского Архипа, толстого и
приземистого мужика с четвероугольным лицом и допотопно развитыми скулами,
да недавно нанятого управителя из остзейских губерний, юношу лет
девятнадцати, худого, белокурого, подслеповатого, со свислыми плечами и
длинной шеей, г. Готдиба фон-дер-Кока. Мой сосед сам недавно вступил во
владение имением. Оно досталось ему в наследство от тетки, статской
советницы Кардон-Катаевой, необыкновенно толстой женщины, которая, даже лежа
в постеле, продолжительно и жалобно кряхтела. Мы въехали в "мелоча". "Вы
меня здесь подождите на полянке", - промолвил Ардалион Михайлыч (мой сосед),
обратившись к своим спутникам. Немец поклонился, слез с лошади, достал из
кармана книжку, кажется, роман Иоганны Шопенгауэр, и присел под кустик;
Архип остался на солнце и в течение часа не шевельнулся. Мы покружили по
кустам и не нашли ни одного выводка. Ардалион Михайлыч объявил, что он
намерен отправиться в лес. Мне самому в тот день что-то не верилось в успех
охоты: я тоже поплелся вслед за ним. Мы вернулись на полянку. Немец заметил
страницу, встал, положил книгу в карман и сел, не без труда, на свою куцую,
бракованную кобылу, которая визжала и подбрыкивала от малейшего
прикосновения; Архип встрепенулся, задергал разом обоими поводьями, заболтал
ногами и сдвинул наконец с места свою ошеломленную и придавленную лошаденку.
Мы поехали.
Лес Ардалиона Михайлыча с детства был мне знаком. Вместе с моим
французским гувернером m-r Desire Fleury, добрейшим человеком (который,
впрочем, чуть было навсегда не испортил моего здоровья, заставляя меня по
вечерам пить лекарство Леруа), часто хаживал я в Чаплыгино. Весь этот лес
состоял из каких-нибудь двух- или трехсот огромных дубов и ясеней. Их
статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени
орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там
уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики,
пустельги со свистом носились над неподвижными верхушками, пестрые дятлы
крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно
раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в
кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали
по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно "костыляя";
красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась,
поднявши хвост над головой. В траве, около высоких муравейников, под легкой