"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

"Что, как ты себя чувствуешь?" Завозился больной на печи, подняться хочет, а
весь в ранах, при смерти. "Лежи, лежи, лежи... Ну, что? как?" - "Вестимо,
плохо", - говорит. "Больно тебе?" Молчит. "Не нужно ли чего?" Молчит. "Не
прислать ли тебе чаю, что ли?" - "Не надо". Я отошел от него, присел на
лавку. Сижу четверть часа, сижу полчаса - гробовое молчание в избе. В углу,
за столом под образами, прячется девочка лет пяти, хлеб ест. Мать изредка
грозится на нее. В сенях ходят, стучат, разговаривают: братнина жена капусту
рубит. "А, Аксинья!" - проговорил наконец больной. "Чего?" - "Квасу дай".
Подала ему Аксинья квасу. Опять молчанье. Спрашиваю шепотом: "Причастили
его?" - "Причастили". Ну, стало быть, и все в порядке: ждет смерти, да и
только. Я не вытерпел и вышел...
А то, помнится, завернул я однажды в больницу села Красногорья, к
знакомому мне фельдшеру Капитону, страстному охотнику.
Больница эта состояла из бывшего господского флигеля; устроила ее сама
помещица, то есть велела прибить над дверью голубую доску с надписью белыми
буквами: "Красногорская больница", и сама вручила Капитону красивый альбом
для записывания имен больных. На первом листке этого альбома один из
лизоблюдов и прислужников благодетельной помещицы начертал следующие стишки:

Dans ces beaux lieux, ou regne l'allegresse,
Ce temple fut ouvert par la Beaute;
De vos seigneurs admirez la tendresse,
Bons habitants de Krasnogorie!48 -

а другой господин внизу приписал:

Et moi aussi J'aime la nature!
Jean Kobyliatnikoff"49.

Фельдшер купил на свои деньги шесть кроватей и пустился, благословясь,
лечить народ Божий. Кроме его, при больнице состояло два человека:
подверженный сумасшествию резчик Павел и сухорукая баба Меликитриса,
занимавшая должность кухарки. Они оба приготовляли лекарства, сушили и
настаивали травы; они же укрощали горячечных больных. Сумасшедший резчик был
на вид угрюм и скуп на слова; по ночам пел песню "о прекрасной Венере" и к
каждому проезжему подходил с просьбой позволить ему жениться на какой-то
девке Маланье, давно уже умершей. Сухорукая баба била его и заставляла
стеречь индюшек. Вот, сижу я однажды у фельдшера Капитона. Начали мы было
разговаривать о последней нашей охоте, как вдруг на двор въехала телега,
запряженная необыкновенно толстой сивой лошадью, какие бывают только у
мельников. В телеге сидел плотный мужик в новом армяке, с разноцветной
бородой. "А, Василий Дмитрич, - закричал из окна Капитон, - милости
просим... Лыбовшинский мельник", - шепнул он мне. Мужик, покряхтывая, слез с
телеги, вошел в фельдшерову комнату, поискал глазами образа и перекрестился.
"Ну что, Василий Дмитрич, что новенького?.. Да вы, должно быть, нездоровы:
лицо у вас нехорошо". - "Да, Капитон Тимофеич, неладно что-то". - "Что с
вами?" - "Да вот что, Капитон Тимофеич. Недавно купил я в городе жернова;
ну, привез их домой, да как стал их с телеги-то выкладывать, понатужился,
знать, что ли, в череве-то у меня так екнуло, словно оборвалось что... да
вот с тех пор все и нездоровится. Сегодня даже больно неладно". - "Гм, -