"Гарри Тертлдав. Похищенный трон" - читать интересную книгу автора

была распахнута, чтобы показать, что лавочка открыта, и одновременно отловить
малейший ветерок, который соблаговолит послать Господь.
Одно можно было сказать с полной определенностью - Таншар не
воспользовался провидческим даром в целях личного обогащения. В доме у него
царили безупречный порядок и чистота, но из мебели имелись лишь видавший виды
низенький столик да пара плетеных стульев. Абивард подозревал, что, если бы не
забота об удобстве посетителей, старик не обзавелся бы и этим.
Лишь отдельные волоски в бороде Таншара сохранили черноту, отчего она
походила на снег в прожилках сажи. Левый глаз прорицателя был закрыт
катарактой, но правый видел прекрасно. Таншар низко поклонился:
- Твой приход - большая честь для моего дома, о сын дихгана.
Он указал Абиварду на стул, имевший более приличный вид, и, не принимая
отказа, подал чашу с вином и пирожки с финиками, щедро политые медом и
присыпанные фисташками. Лишь когда Абивард выпил и закусил, Таншар спросил:
- Чем могу служить тебе?
Абивард пересказал то, что услышал от Годарса, и спросил:
- Как эти известия отразятся на моей жизни?
- Так. Сначала узнаем, удостоит ли нас Господь ответом. - Таншар придвинул
свой стул поближе к стулу, на котором сидел Абивард. Он засучил правый рукав
кафтана и снял серебряный наплечный браслет, стоивший, скорее всего, не меньше,
чем его дом со всем содержимым. Прорицатель протянул браслет Абиварду: - Держи
за этот конец, я же возьмусь за другой. Посмотрим, дадут ли мне Четыре Пророка
частичку своей силы.
Браслет украшали поясные изображения Четырех Пророков: юного Нарсе с едва
пробивающейся бородкой; воина. Гимиллу, чье волевое лицо покрывали шрамы;
Шивини - воплощение материнской любви и доброты; и Фраортиша Старейшего, глаза
которого сверкали черным янтарем. Хотя Таншар только что снял серебряную цепь
со своего плеча, она была прохладной, почти холодной на ощупь.
Прорицатель встал и поднял глаза на соломенную кровлю своего домика.
Абивард тоже посмотрел наверх. Он увидел лишь солому, но у него возникло
странное ощущение, будто взор Таншара проникает сквозь крышу до самого дома
Господнего по ту сторону небес.
- О прозрении молю, - пробормотал Таншар. - Вашей волею о прозрении
молю... - Глаза его широко раскрылись и застыли, тело напряженно замерло.
В левой руке Абиварда, которой он держал цепь, закололо, будто он отлежал
ее. Он опустил глаза. По образам Пророков пробежала золотая искорка. Она
остановилась на лице Фраортиша Старейшего, и его немигающие янтарные глаза
словно ожили на мгновение и посмотрели в глаза Абиварду.
Сильным, повелительным голосом, ничуть не похожим на собственный, Таншар
произнес:
- О сын дихгана, зрю я широкое поле, но оно не есть широкое поле, зрю
башню на холме, где утратится и обретется честь, и щит серебряный, сияющий над
узким морем.
Серебристый свет в глазах Фраортиша померк. Таншар, похоже, приходящий в
себя, тяжело опустился на стул. Когда Абивард решил, что прорицатель
окончательно вернулся в мир колченогих плетеных стульев и умопомрачительного
разнообразия ароматов с базарной площади, он спросил:
- Что же все это значит... то, что ты сказал? Возможно, Таншар не совсем
еще вернулся в реальный мир: его здоровый глаз смотрел так же бессмысленно, как
и тот, что затуманила катаракта.