"Гарри Тертлдав. Череп грифона" - читать интересную книгу автора

морского боя, - обратился он к команде. - Никогда нельзя сказать заранее, в
какой миг это может пригодиться. Если не считать вод вблизи Родоса, пиратов
повсюду больше, чем блох на дохлой козе.
Никто не заворчал в ответ и не выразил своего несогласия. Любой
ходивший в моря знал, что Менедем говорит правду.
- Если бы хоть кто-нибудь, кроме нашего полиса, заботился о том, чтобы
не выпускать этих хищников в море... - поцокал языком Соклей.
- Но, увы, никому до этого нет никакого дела, - ответил Менедем и
окликнул одного из освободившихся гребцов: - Аристид! Ступай на бак и гляди
в оба. Ты лучший впередсмотрящий на судне.
- Хорошо, капитан, - ответил молодой моряк и поспешил выполнить приказ.
В прошлое плавание "Афродиты" он доказал, насколько острое у него
зрение. Менедем хотел, чтобы пара зорких глаз высматривала - нет ли пиратов.
Сразу к востоку от Кавна начинался гористый берег Линии, а Менедем и
остальные родосцы считали, что пиратство является национальным промыслом
ликийцев. Любой мыс здесь вполне мог служить укрытием для длинного,
стройного пентеконтора или гемолии, которая, будучи короче пентеконтора,
потому что ее весла располагались в два ряда, а не в один, отличалась еще и
быстроходностью, - превосходное судно, особенно для морского разбоя. И эти
корабли, вполне возможно, только и ожидали подходящего момента, чтобы
ринуться из укрытия и захватить добычу.
Вовремя заметить пиратов было очень важно, ибо в противном случае ты
вполне мог распрощаться со свободой и оказаться на помосте для рабов на
каком-нибудь захудалом невольничьем рынке, куда тебя отправят голым и в
оковах.
Менедем перевел взгляд с моря на берег Карий, виднеющийся впереди.
Легкая дымка и большое расстояние - Кавн лежал примерно в двух с половиной
сотнях стадий к северу и чуть к востоку от Родоса - мешали как следует
рассмотреть берег, но Менедем мысленно дорисовывал то, что еще не мог
разглядеть.
Как и горы Ликии, горы Карий круто поднимались над морем. Нижние части
склонов в это время года были золотисто-зелеными от созревающих посевов,
выше росли кипарисы, можжевельник и даже несколько драгоценных кедров.
Дровосеки, поднимавшиеся в горы вслед за корабельными плотниками, которые
добывали древесину для судов, вполне могли встретиться там не только с
волками и медведями, но и со львами.
Стоило Менедему подумать о львах, как он, естественно, вспомнил своего
любимого Гомера и пробормотал несколько строк из восемнадцатой песни
"Илиады":

Царь Ахиллес среди сонма их плач свой рыдательный
начал;
Грозные руки на грудь положив бездыханного друга,
Часто и тяжко стенал он - подобно как лев
густобрадый,
Ежели скимнов его из глубокого леса похитит
Ланей ловец; возвратяся он поздно, по детям
тоскует;
Бродит из дебри в дебрь и следов похитителя ищет,
Жалобно стонущий; горесть и ярость его обымают...*