"Марк Твен. Человек, который совратил Гедлиберг" - читать интересную книгу автора

Ричардс вел им счет, вздрагивая, если председатель произносил фамилию,
похожую на его, и с волнением и страхом ожидая той унизительной минуты,
когда ему придется встать вместе с Мэри и закончить свою защитительную
речь следующими словами:
"...До сих пор мы не делали ничего дурного и скромно шли своим скромным
путем. Мы бедняки, и оба старые. Детей и родных у нас нет, помощи нам
ждать не от кого. Соблазн был велик, и мы не устояли перед ним. Поднявшись
в первый раз, я хотел открыто во всем покаяться и просить, чтобы мое имя
не произносили здесь при всех. Нам казалось, что мы не перенесем этого...
Мне не дали договорить до конца. Что ж, это справедливо, мы должны принять
муку вместе со всеми остальными. Нам очень тяжело... До сих пор наше имя
не могло осквернить чьи-либо уста. Сжальтесь над нами... ради нашего
доброго прошлого. Все в ваших руках - будьте же милосердны и облегчите
бремя нашего позора".
Но в эту минуту Мэри, заметив отсутствующий взгляд мужа, легонько
толкнула его локтем. Собрание тянуло нараспев: "Вы не так-ой пло-хо-ой..."
и т.д.
- Готовься, - шепнула она, - сейчас наша очередь! Восемнадцать он уже
прочел.
- Следующий! Следующий! - послышалось со всех сторон.
Берджес опустил руку в карман. Старики, дрожа, привстали с мест.
Берджес пошарил в кармане и сказал:
- Оказывается, я все прочел.
У стариков ноги подкосились от изумления и радости. Мэри прошептала:
- Слава богу, мы спасены! Он потерял наше письмо. Да мне теперь и сотни
таких мешков не надо!
Собрание грянуло свою пародию на арию из "Микадо", пропело ее три раза
подряд со все возрастающим воодушевлением и, дойдя в последний раз до
заключительной строки:

А грех в нем - лишь символ, и только -

поднялось с мест. Пение завершилось оглушительным "гип-гип-ура" в честь
"кристальной чистоты Гедлиберга и восемнадцати ее Символов, стяжавших себе
бессмертие".
Вслед за этим шорник мистер Уингэйт встал с места и предложил
прокричать "ура" в честь "самого порядочного человека в городе,
единственного из его именитых граждан, который не польстился на эти
деньги, - в честь Эдуарда Ричардса".
"Гип-гип-ура" прокричали с трогательным единодушием. Потом кто-то
предложил избрать Ричардса "Единственным Блюстителем и Символом священной
отныне гедлибергской традиции", чтобы он мог бесстрашно смотреть в глаза
всему миру.
Предложение даже не понадобилось ставить на голосование. И тут снова
пропели четверостишие на мотив арии из "Микадо", закончив его несколько
по-иному:

Один в нем есть символ - и только.

Наступила тишина. Потом: