"Марк Твен. Три тысячи лет среди микробов" - читать интересную книгу автора

художник или селекционер. Да, да, селекционер, теперь я вспомнил! Твен был
родом из Калифорнии, и звали его Бербанк{15}; он творил чудеса - выводил
новые, совершенно немыслимые виды цветов, плодовых и разных других деревьев,
получил всемирную известность, а потом был повешен - несправедливо, по
мнению многих. Как-то раз Твен выходил из салуна, и ему представили некоего
господина; тот, услышав фамилию Твен, засиял, как солнце, вышедшее из-за
тучи, и радостно закричал:
- Двен, аДВЕНтист? "И кто принудит тебя идти с ним одну милю, иди с ним
ДВЕн?"{16}
Твен при всем народе выстрелил в шутника пять раз, и он, скорчившись,
упал на тротуар и умер у всех на глазах, к огорчению некоторых очевидцев.
Весь штат единодушно требовал, чтобы смертный приговор Твену заменили сроком
в Конгрессе или тюрьме - запамятовал где, - и сам губернатор охотно пошел бы
на это, если бы Твен покаялся. Но Твен заявил, что не может лгать, и
некоторые ему поверили: он как-то срубил вишневое деревце{17}, потому что не
может лгать. И тут вдруг выяснилось, что он уже укокошил десятки шутников
обоего пола за эту самую шуточку, но почему-то держал это в тайне, и тогда
было решено оставить приговор в силе, хотя все вокруг и даже Россфелт{18},
президент Соединенных Штатов Америки, признавали, что такие шутники -
никчемные люди.
Да, что и говорить, память - удивительная и на редкость капризная
машина. Ни порядка, ни системы, никакого понятия о ценности - всегда
вышвыривает золото и сохраняет пустую породу. Вот я с такой легкостью
припомнил уйму пустяковых фактов, относящихся к тем далеким туманным
временам, а математику - хоть убей! - припомнить не могу. Я злюсь, но
понимаю, что память у всех на один лад и я не имею права жаловаться. К
примеру, на днях произошел любопытный случай. Историк Уизпргфски*
рассказывал о старине; вдруг ни с того ни с сего в его памяти отвалилась
нижняя полка, и оттуда вылетели все известные ему собственные имена. И пока
историк пребывал в этом нестабильном состоянии, он не мог назвать ни одного
генерала, поэта, патриарха, ни другой знаменитости, зато так и сыпал
вымыслами, легендами, рассказами о битвах, революциях и прочих бесплотных
фактах. А когда наконец вернулась память на собственные имена, отвалилась
другая полка, и пропала целая охапка глаголов. Стоило ему начать: "И вот
пришло время и Ггггмммдв**...", как он садился на мель, потому что нужное
слово вылетело из головы. Мне приходилось самому подыскивать подходящий
глагол, чтобы он мог продолжить свой рассказ. И я подсказывал: "хфснзз".
Когда "н" в ударном положении, это слово означает "начал разлагаться", а
когда в безударном, "хфснзз" - причастие прошедшего времени и означает
"разложение уже завершилось", то есть микроб уже умер. Но в действительности
это не совсем так: на Блитцовском, как я уже ранее упоминал, такого явления,
как смерть, не существует. Слово "хфснзз" с "н" в ударном положении
употребляется лишь в поэтических текстах, но и в поэзии оно не означает, что
жизнь прекратилась, - нет, она "ушла". Мы не ведаем, к кому она ушла, но все
равно она где-то здесь, рядом. Многие молекулы, составлявшие организм
прежнего хозяина, благодаря которым он двигался, чувствовал, иными словами -
жил, разбрелись и соединились в новые формы и теперь продолжают свою
деятельность в растениях, птицах, рыбах, мухах и других существах; со
временем за ними последуют и остальные, и когда в отдаленном будущем
последняя кость рассыплется в прах, освободившиеся молекулы опять станут