"Марк Твен. Заговор Тома Сойера (Повесть) " - читать интересную книгу автора

болезнь опередить: сразу и кровь пустит, и пластырь наклеит, и вольет в тебя
целый ковш касторки, да еще ковш горячей соленой воды с горчицей, так что у
тебя все внутренности переворачиваются, а потом сядет как ни в чём не бывало
и станет думать, как тебя лечить.
Тому становилось всё хуже и хуже, ему перестали давать есть, а в
комнате закрыли все окна и двери, чтобы стало жарко и уютно и чтоб лихорадку
подогреть как следует; а после перестали давать пить - только ложку
разваренного хлеба с сахаром через каждые два часа, чтоб во рту не
пересыхало. Ясное дело, ничего хуже не бывает: ты помираешь от жажды, и все
пьют вкусную холодную воду, а тебе не дают, а между тем она тебе нужна, как
никому другому. Том и придумал такую штуку: когда не мог больше терпеть, он
мне подмигивал, а я улучал минутку, когда тётя Полли отвернется, и давал ему
напиться вволю. Так-то оно лучше стало - я смотрел во все глаза, и стоило
Тому подмигнуть - я его тут же поил. Доктор сказал, что для Тома вода
сейчас - яд, но я-то знаю: когда весь горишь от скарлатины, тебе уже всё
равно.
Том лежал две недели, и было ему очень худо. И вот однажды ночью он
начал слабеть, и слабел очень быстро. Ему становилось хуже и хуже, он был
без памяти, да всё бредил, бредил, и с головой выдал наш заговор, но тётя
Полли себя не помнила от горя и совсем его не слушала, а только сидела над
ним, и целовала его, и плакала, и смачивала ему лицо влажной тряпочкой, и
говорила, что не вынесет, коли он умрёт, и как она его любит, и жить без
него не может, и что без него станет пусто и одиноко. Она называла Тома
всякими ласковыми словами, что приходили в голову, и просила, чтоб он
посмотрел на неё и сказал, что узнаёт, а Том не мог. А когда он стал шарить
вокруг себя рукой, и наткнулся на тётю Полли, и погладил её по щеке, и
сказал: "Это ты, старина Гек!" - она стала сама не своя от горя и так
плакала и причитала, что я не выдержал и отвернулся. А утром пришел доктор,
посмотрел на Тома и говорит тихо так, ласково: "Что Господь ни делает - всё
к лучшему, мы не должны роптать". А тётя Полли... нет, не могу дальше
рассказывать - на неё смотреть было больно до слёз. Доктор подал знак, и
вошел священник, и начал молиться, а мы все стояли молча у кровати и ждали,
а тётя Полли плакала. Том лежал тихо-тихо, с закрытыми глазами. Потом открыл
глаза, но, казалось, ничего вокруг не видел - просто взгляд блуждал по
сторонам, а потом остановился на мне. И тут один глаз закрылся, а второй как
начал жмуриться, щуриться, дергаться, и вот, наконец, у Тома получилось - он
подмигнул, хоть и совсем криво! Я бегом к ведру с холодной водой, говорю:
"Держите его!" - а сам подношу Тому кружку к губам. Том начал пить
жадно-жадно - первый раз за весь день и всю ночь удалось его напоить как
следует. Доктор сказал: "Бедный мальчик! Теперь давайте ему всё, что он
захочет, - ему уже ничего не повредит".
А вышло по-другому. Вода спасла ему жизнь. С той самой минуты Том начал
выздоравливать, и через пять дней уже мог сидеть, а ещё через пять - ходил
по комнате. Тётя Полли так радовалась и благодарила судьбу, что даже сказала
мне по секрету: хорошо бы Том сейчас напроказничал, а она бы его простила. А
ещё сказала, что не знала раньше, как он ей дорог, и поняла по-настоящему
только сейчас, когда чуть не потеряла его. А ещё, что всё к лучшему, что она
получила хороший урок и теперь будет с Томом поласковей, что бы он ни
натворил. И ещё сказала, что, знай мы, как тяжело терять дорогого человека,
то ни единым словом не обижали бы наших близких.