"Юрий Тынянов. Пушкин и его современники" - читать интересную книгу автора

мелочами). При этом такие строфические формы, как рондо и сонет, должны были
осознаться именно как формы, построенные на игре рифмами. А. С. Хвостов
пишет: "Осмелиться ныне написать его (рондо. - Ю. Т.) было бы то же, что
явиться в собрание щеголей в наряде, который был в моде при Франциске I.
Логогрифы, шарады, каламбуры не стоят того, чтобы определять их правила...
сим родам поэзии не с большим успехом подражать можно на языке, который на
одну вещь имеет два или три названия. Подражание во всех родах мелких
стихотворений причесть можно ко множеству того, что мы у французов
перенимали и перенимаем". ** Тогда же Шаховской в "Расхищенных шубах" [9]
осмеивает и "жалостные баллады".
* "Чтение в Беседе...", кн. III, 1811, стр. 27.
** "Чтение в Беседе...", кн. VII, 1812, стр. 67.
Характерен в этом отношении тот интерес, который вызвал в среде
архаистов (и ими в значительной мере был поддержан) вопрос о метрической и
строфической формах, наиболее пригодных для большой стиховой эпической
формы, В этом направлении идет у старших архаистов разработка вопроса о
гекзаметре, у младших - полемика вокруг октавы. Уже в [6] книге "Чтений в
Беседе" помещены "Ироическая песнь", "Игорь Святославич" Н. Язвицкого с его
же теоретическим обоснованием "русских дактилохореических, древних наших
стихов" как метра, единственно пригодного для большой эпической формы. [10]
В десятом "Чтении" был помещен перевод "первой Виргилиевой Эклоги древним
размером" Галинковского с прибавлением его же теоретического "письма к
издателю Академического журнала сочинения и переводы", содержавшего полемику
против "Опыта" Востокова; [11] в "Чтении" [13] началась известная полемика
между Гнедичем, Уваровым и Капнистом, [12] которая захватила широкие
литературные круги и надолго поставила вопрос о русском гекзаметре в число
наиболее важных литературных вопросов. Само собой разумеется, что
литературный интерес вопроса был не в собственно метрической проблеме, а в
искании нового метра для русской эпопеи, в жанровой функции метра.
Нужно отметить еще одну особенность направления архаистов. XVIII век
вплоть до революции Державина был веком преобладания высокой поэзии, в
лирике же - оды. Конструктивные принципы оды опирались на слово
произносимое, звучащее; это проистекало из самого характера оды как жанра
оpаторской поэзии, это же определило сюжетные и стилистические особенности
оды как жанра. [13] В этом отношении решительный сдвиг принципа ораторского
слова происходит в карамзинскую эпоху, когда мелодический стих
романса-элегии и говорной стих шуточного послания сменяют ораторский стих
оды, когда стиль ломоносовской оды, рассчитанный на огромную залу, сменяется
камерным, интимным стилем карамзинистов.
Архаисты в этом отношении сознательно культивируют произнесение стихов.
Программное "предуведомление" Шишкина при открытии "Беседы" одною из первых
задач "Беседы" считает чтение стихов, имеющее значение "и для языка и для
стихотворства". [14] И хотя самая деятельность "Беседы" в этом отношении
имела результаты небольшие (что зависело от особого официального характера
заседаний), но все же именно "Беседа" хранила декламационный стиль и принцип
поэзии; именно в контакте с "Беседой" был присяжный декламатор и оценщик
стихов Гнедич, ценивший их в живом чтении и, с другой стороны, ценившийся
"Беседой" именно главным образом за эту сторону своей деятельности; под ее
влиянием и в контакте с нею образуется такой декламатор, как Катенин, и,
наконец, в этом же значении у архаистов произносительного принципа следует