"Людмила Евгеньевна Улицкая. Тайна крови (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

только ее собственные, без мужского участия рожденные! А Иван академию
закончил и сподобился монашеского чина. Большая духовная карьера перед ним
открывалась. Это уже через людей узналось.
Маша не столько даже горевала, сколько недоумевала, удивление
пересиливало все прочие чувства. Она надела черный платочек, вроде траур, да
и платочек шел ей как нельзя больше. В церкви к ней относились хорошо, хотя
и сплетничали. Она теперь была не просто так, а с интересным несчастьем.
Лето было на редкость жарким, от черного платка пекло голову, и Маша
недолго его проносила: надоел.
У нее было теперь две работы: в церкви и в народном хоре при Доме
культуры. Ванечку готовили к школе, ему было шесть с половиной, но он был
умненький, сам читать научился, хотел в школу, но с письмом справлялся очень
плохо, и Маша сидела с ним в свободное время, писала палочки и крючочки.
Занималась с ним также и дачница Марина Николаевна, и ее племянница Женя. А
потом Женя привезла на дачу сына своих друзей из Риги, семнадцатилетнего
Сережу,- он поступал в университет, но срезался, и остался пожить немного на
даче, после плачевного провала. И к этому Сереже машины сыновья потянулись
как к родному: все висели на нем, от себя не отпускали, а он с ними был так
хорош, так весел, и они играли как ровесники - то в прятки, то еще во что...
Сережа был немного на Машу похож: тоже небольшой, светленький, тоже
немного головастый, но был он похож еще больше не на теперешнюю Машу, а на
ту, какой она была до замужества. Еще невинностью своей они были схожи...
В последний предотъездный вечер, когда дети были уложены и весь дом
заснул, они сидели на крыльце, и возникла между ними сильная тяга, так что
взялись они за руки, потом немного поцеловались, а потом в беседке на
скамеечке они поцеловались погорячее, и как-то само собой, без вынашиваемых
намерений, невзначай, легко и радостно обнялись крепко-крепко, и ничего
плохого или стыдного - одно только счастливое прикосновение... Сережа уехал
наутро, и Маша помахала ему рукой, дружески и весело. А потом оказалась
беременной. Сережу она разыскивать не стала: он ни в чем не был перед ней
виноват. И вообще никто ни в чем не был виноват. Маша не расстраивалась,
ходила приветливая и ласковая ко всем, пела в хоре. Расстраивалась Вера
Ивановна, что так трудно у Маши жизнь складывается, но ее не упрекала и ни о
чем не спрашивала.
Когда живот ее стал заметен, церковная староста, строгая, но
справедливая, сказала ей, что лучше бы она из хора сама ушла.
- Я уйду,- легко согласилась Маша. И пошла к батюшке: привычка у нее
такая была, когда надо что-то решить,- благословение брать.
Священник был старый и невнимательный, но Маша сказала ему о своем
беременном положении. Он подумал немного, оглядел ее выпуклую по-рыбьи
фигуру, покивал головой и сказал:
- Пока что ходи.
Потом Маше было неприятно: ей все казалось, что за спиной шепчутся. Она
даже молилась Божьей Матери, чтобы она ей Покров свой дала от чужих глаз.
Один раз Маша особенно раздосадовалась - реставрировали иконостас, и два
пришлых мастера стояли ну совсем уж против нее и что-то о ней говорили. И
нашла на нее такая дерзость, что она подошла к ним поближе и сказала:
- Все, что вам обо мне сказали,- все правда. Муж меня с детьми бросил и
ушел, может, и в монахи, а теперь я еще и беременна. Да.
Повернулась и пошла прочь.