"Три монаха (Из японской прозы XV-XVI веков)" - читать интересную книгу автора

завещанной нам Буддой благости, да и покойная затаила бы на меня обиду.
Нет, - решил я, - мне нужно вернуться".
Подошел я к той сосне, гляжу - под ней сидят мальчик и девочка. "Вот они,
мои чада родные", - подумал я, а сам спрашиваю:
"Что вы здесь делаете?"
Вместо ответа они воскликнули:
"О радость! Нынче ровно три дня, как скончалась наша матушка. Мы пришли
собрать ее прах, и как раз в это время сюда пожаловал святой отец. Вот уж
поистине радость! Извините за дерзкую просьбу, но не могли бы вы прочитать
заупокойную молитву? Сделайте такую милость".
Так упрашивали они меня, и от этого душа моя пришла в еще большее
смятение. Едва совладав с собой, я посмотрел на своих детей. Дочке, должно
быть, шел уже девятый год, а сыну - шестой. Глядя на их утонченные личики,
сразу можно было сказать, что они не низкого звания. О, как велико было
искушение прижать их к груди и прошептать: "Это я, ваш отец". Но и на сей
раз я остановил себя: нет, если я дам волю слабости, все долгие годы
отшельничества пойдут прахом, и никогда уже не удастся мне ступить на
стезю Будды. Вообразите, чего стоило мне сдерживать себя.
Между тем дети раскрыли изукрашенный ларец и - кто только их этому обучил?
- принялись деревянными дощечками сгребать пепел. Глядя на них, я не мог
вымолвить ни слова, лишь молча утирал слезы.
Спустя некоторое время я спросил:
"Неужели больше некому позаботиться о прахе вашей матушки? Ведь вы еще так
малы".
"Батюшка наш постригся в монахи, - отвечали они, - и где он теперь -
неизвестно. О нас заботится дедушка, старый слуга, но сегодня мы не взяли
его с собой".
Больше они не в силах были ничего сказать и заплакали навзрыд.
Я принялся было читать молитву, но слова не шли у меня с языка. "Зачем
только я надумал побывать в родных местах!" - корил я себя в душе. Кое-как
совладав с собой, я все-таки прочел заупокойную молитву. Тут внезапно
заморосил дождь, и капли посыпались с веток, точно слезы. Глядя на них,
девочка молвила:
"Матушка наша была родом из столицы. От нее узнала я, что поэзия укрощает
свирепых демонов, смягчает сердца жестоких людей, побуждает Будду внимать
обращенным к нему молитвам. Величайший стыд для женщины, если она не умеет
слагать стихи, считала матушка, поэтому я с семи лет научилась соединять
слова в стихотворные строчки. Вот и теперь мне пришло на ум стихотворение:
Даже деревья и травы Об участи нашей скорбят. Капли повисли на листьях,
Готовы пролиться, Как слезы.
Стоило мне услышать это стихотворение - и последняя решимость покинула
меня, исчезла, словно иней, словно роса. Я был не в силах больше таиться
от них. С губ моих так и рвались слова: "Это я, Рокуродзаэмон, ваш отец!"
Но нет, обуздал я себя и на сей раз, негоже давать волю чувствам. После
стольких лет отречения от мирской суеты могу ли я взвалить на себя бремя
привязанности к собственным чадам ? Нет, подобные мысли может питать лишь
слабовольный человек, устыдился я в душе своей и сказал:
"Превосходное стихотворение! Такое способно повергнуть в печаль даже богов
и будд. А как, должно быть, радуются вашему искусству покойные родители!
Даже я, простой монах, не сведущий в изящных искусствах и тонких