"Три монаха (Из японской прозы XV-XVI веков)" - читать интересную книгу автора

слезы.
"А сами вы кто - челядинец господина Рокуродзаэмона или просто житель этих
мест?" - спросил я.
"Я здешний крестьянин. После того как господин Рокуродзаэмон покинул свой
дом, все здесь пришло в запустение, челядь разбрелась кто куда, и мне,
недостойному, пришлось принять на себя заботы о пропитании его жены и
деток. Уж очень жаль мне их было, поэтому я забросил работу у себя в поле
и вот уже пять или шесть лет служу им. Уходя из дома, господин
Рокуродзаэмон оставил двухлетнюю дочку и совсем маленького сыночка.
Матушка, несмотря на горькую свою долю, лелеяла их, только не в силах была
она перенести разлуку с мужем и вскорости занемогла. А с прошлой весны
стало ей совсем худо, последнее время она ни крошки в рот не брала и три
дня назад скончалась. Детки ее до того убиты горем, что глядишь на них - и
сердце кровью обливается. Видите ту сосну? Под ней мы предали покойницу
погребальному костру. Каждый день брат с сестрой ходят туда и льют горькие
слезы. Нынче я снова собирался пойти вместе с ними, но они сказали: "Не
нужно, мы пойдем одни", - поэтому я и решил помотыжить поле. Я делаю это
не для себя, жаль, если дети останутся без пропитания. Они зовут меня
дедушкой, и хоть я им не родной человек, а рад, что они считают меня своей
опорой. Сегодня их что-то долго нет, я все гляжу на дорогу - не появятся
ли, - и работа у меня совсем не спорится".
Так рассказал старик, и по лицу его покатились слезы. Тяжело стало у меня
на сердце. Подумать только, простолюдин способен на такое великодушие, а
я, жестокосердный, бросил своих детей на произвол судьбы. Как хотелось мне
воскликнуть: "Я и есть их отец, Рокуродзаэмон!" Но нет, тогда все годы,
отданные поискам спасения, пропали бы даром. И я сказал:
"Отрадно мне слышать такие слова. Вряд ли найдется где-либо человек столь
же великодушный, как вы. Печальную повесть вы мне рассказали. Есть ли на
свете что-либо горше судьбы этих несчастных детей! В Свое время и мне,
хоть и не в такой мере, довелось изведать подобную участь. Воистину, что
может быть безрадостней судьбы малолетних детей, потерявших отца и мать..."
С этими словами я поднес к глазам рукав своего рубища, чтобы утереть слезы.
"Стало быть, и вам привелось изведать такое горе?" - воскликнул старик и,
вторя мне, заплакал во весь голос.
Дав ему наплакаться вволю, я продолжал: "Прошу вас и впредь не оставлять
этих чад своими заботами. Только представьте себе, как возрадуются на том
свете их покойные родители. Вам же и вашим потомкам воздается за вашу
доброту. В будущем ожидает вас райское блаженство. Не покидайте же бедных
сирот, да хранят вас боги, будды и Три Сокровища. Ну что же, солнце уже
заходит. Мне пора в путь. Прощайте".
Я пустился в путь, и старик вызвался меня проводить. По дороге мы с ним
беседовали, как добрые друзья, и всякий раз старик принимался плакать.
Глядя на него, и я с трудом сдерживал слезы. Наконец я сказал:
"Теперь вам пора возвращаться", - и он в конце концов побрел прочь.
Вскоре я увидел ту самую сосну, о которой говорил старик. Переборов себя,
я прошел было мимо, однако тут же спохватился: "Нынче ровно три дня, как
скончалась моя жена, которуя я покинул, возжаждав лучшей доли. Жестоко
было бы пройти мимо, не поклонившись ее праху. Если бы я ни о чем не знал,
еще куда ни шло, но оказаться здесь и не прочитать по ней заупокойную
молитву - для меня, монаха, непростительный грех. Это противоречило бы