"Мигель де Унамуно. Туман " - читать интересную книгу автора

Карбальино (вот ангел!), дон Сандальо, Эметерио Альфонсо, Селедонио Ибаньес,
Рикардо и Лидувина, - весь этот мир для меня гораздо реальнее, чем мир
Кановаса и Сагасты, Альфонса XIII, Примо де Риверы, Гальдоса, Переды,
Менендеса-и-Пелайо и всех других, кого я знал и знаю сейчас, с кем я
встречался или встречаюсь сейчас. В моем мире я выражаю себя, если вообще
могу себя выразить, гораздо лучше, чем в мире всех.
А под этими двумя мирами, поддерживая их, находится еще один, вечный,
субстанциональный мир, где я вижу во сне самого себя и всех, кто был (а
многие и остаются сейчас) плотью моего духа и духом моей плоти; мир сознания
вне пространства и времени, где лшвет, словно волна в море, сознание моего
тела. Когда я отказал в помиловании Аугусто Пересу, он возразил: "Вы не
хотите оставить мне мое "я", не даете выйти из тумана, жить, жить, видеть
себя, слышать, осязать, ощущать себя, страдать, жить. Значит, вы этого не
хотите? Значит, я должен умереть вымышленным существом? Хорошо же, дорогой
мой создатель дон Мигель, вы тоже умрете, вы тоже, и вернетесь в ничто,
откуда вышли... Бог перестанет видеть вас во сне! Вы умрете, да, умрете,
пусть вы и не хотите того; умрете вы и все, кто читает мою историю, все, все
до единого! Вымышленные существа, как и я, такие же, как и я! Умрете все,
все, все!" Так он мне сказал, и сквозь двадцать с лишним лет непрестанно
звучат у меня в ушах его слова, грозный, едва слышный шепот, как библейский
глас Иеговы, слова пророческие и апокалиптические! Ибо не только я умирал
все это время, но умирали и умерли мои близкие, те, кто меня делал лучше и
видел лучшим в своих снах. Душа жизни уходила из меня капля по капле, а
иногда даже струей. Жалкие дурачки предполагают, будто я мучаюсь из-за того,
что лично я смертен! Жалкие людишки! Нет, я мучаюсь за всех тех, кого видел
и вижу во сне, за всех тех, кто видел и видит во сне меня. Ведь бессмертие,
как и сон, дано либо всем, либо никому. Не могу припомнить случая, чтобы
человек, из тех, кого я знал по-настоящему, а знать по-настоящему - значит
любить, даже если думаешь, что ненавидишь), ушел, не сказав мне наедине:
"Что ты теперь такое? Что стало с твоим сознанием? Что я теперь в твоем
сознании? Что стало с прежним мною?" Это и есть туман, руман, легенда,
вечная жизнь... И это есть слово животворящее, снотворящее.
У Леопарди, трагически пресыщенного сновидца, есть сияющее видение -
"Песнь" лесного петуха, гигантского петуха, взятого из таргумического
изложения Библии, петуха, поющего о вечном откровении и призывающего
смертных проснуться. Песнь кончается так: "Придет время, когда у вселенной и
у самой природы иссякнут силы
И так же как от величайших человеческих империй и их великолепных
свершений, превозносимых в прошлые века, сегодня не осталось ни следа, ни
славы, так и от всего мира, от несчетных превратностей и страданий
сотворенного не сохранится ни тени, лишь полное молчание и глубочайший покой
заполнят беспредельное пространн ство. Дивная и страшная тайна бытия всего
сущего, нераскрытая и непонятная, исчезнет, канет в ничто".
Но нет, должна остаться песнь лесного петуха и шепот Иеговы вместе с
нею. Должно остаться Слово, которое было в начале и будет в конце, ветер и
дарованная нам духовная сила собирать туманы и сгущать их в образы. Аугусто
Перес пригрозил нам всем, кто был и есть мною, всем нам, кто составляет сон
Бога - или лучше сказать, сон Его Слова, - что нам, мол, суждено умереть,
Да, умирает плоть пространственная, но не плоть сна, не плоть сознания. И
потому говорю вам, читатели моего "Тумана", видящие во сне моего Аугусто