"Сигрид Унсет. Фру Марта Оули" - читать интересную книгу автора

Тут все жалуются на солнце, которое так и шпарит целые дни напролет.
Я люблю сидеть у опушки леса или у реки. Повсюду все выжжено, а здесь
мох, свежий и зеленый, и ольшаник, густой и тенистый. Река обмелела, но от
нее веет прохладой, и так хорошо сидеть и вслушиваться, как она журчит по
камням, и наблюдать за солнечными бликами среди листвы, которые заставляют
сверкать и искриться и речную пену, и рои многочисленных мошек, резвящихся
над водой.
А иногда я отправляюсь в горы, сплошь покрытые еловым лесом, кое-где
его сумрак пронизывают солнечные лучи, отдельные деревья сбегают по низким
округлым холмам, а вдали, на солнечном горизонте, синеет полоска горного
хребта. В эти светлые, почти раскаленные летние дни в лесу царят мир и
покой, как будто все погружено в вечный сон; кажется, будто слышишь, как
струятся соки в стволах деревьев и стеблях вереска, и под конец явственно
ощущаешь в своем теле тихое и сонное течение жизни, и постепенно скорбь
тускнеет и стихает.
Детей я почти не вижу. Целые дни напролет они резвятся у нашего бывшего
летнего домика: они играют с детьми нового владельца. Эйнар сначала было
отказывался туда ходить, а теперь и он играет вместе с другими.
Только Осе остается на хуторе у Рагны и возится с ее сынишкой Томасом,
который еще бегает без штанов. Когда я беру дочку к себе на руки и она
начинает лепетать что-то большей частью для самой себя, я то вникаю в ее
лепет, то предаюсь собственным мыслям, а потом вдруг ясно осознаю, что в ее
маленькой головке помещается целый мир и вряд ли я способна хоть в какой-то
мере проникнуть в него. Да и стоит ли пытаться? Душа даже собственного
ребенка подобна незнакомой стране с бесконечным множеством извилистых путей
и дорог. Всякая мать думает, будто хорошо знает и понимает своих детей, но
наступает день, когда любой из них скажет, что это не так. И все же, сидя с
Осе на руках, я ощущаю, что не одинока. Нет большей близости между двумя
людьми, чем между матерью и ее ребенком, которого она держит на руках.
Когда после смерти Отто Хенрик предложил мне выйти за него замуж, я
согласилась ради детей. Я была такая измученная, что просто сходила с ума от
мысли, что придется одной выдерживать все жизненные невзгоды, растя четверых
детей.
Хенрик сидел рядом со мной в часовне на похоронах Отто, и его лицо было
таким же бледным, как и лицо Отто в гробу. Его трясло, как от холода, когда
пастор Лекке говорил о Божьей благодати, которая снизошла на Отто во время
его болезни, перед самой кончиной. Пастор говорил о том, что поначалу Отто
предавался только земным заботам - занимался торговлей, - но в тяжкие дни
испытаний обратил свои взоры к небу. Некоторые выражения в его речи казались
мне уже слышанными от Отто, только сейчас они представлялись какими-то
странными, искаженными, как будто бы услышанными во сне. Не преминул сказать
пастор и о беззаветно преданной жене покойного, а также о его верном друге и
компаньоне.
Я была как в бреду среди звуков псалмов, венков, множества чужих,
неприятных людей в черных цилиндрах, среди старых друзей, почти забытых в
последние годы.
Все происходящее было таким нереальным с того самого момента, когда за
мной неожиданно прислали из санатория.
Отто был в сознании, он узнал меня, но почти не мог говорить. В