"Сигрид Унсет. Фру Марта Оули" - читать интересную книгу автора

собственными мыслями и настроениями. Остались только мы с тобой, и
нам
надлежит подумать, как жить дальше. Конечно же, можно дождаться "подобающего
момента", сделать вид, что мы убиты горем настолько, что ничего другого для
нас просто не существует.
Но весь ужас-то именно в том, что наше горе связано с воспоминаниями о
прошлом и надеждами на будущее.
Боже мой, Марта, неужели ты не веришь, что сейчас я хотел бы просто
быть твоим братом, твоим другом, чтобы чистосердечно разделить твою скорбь.
Чтобы то, что было между нами, исчезло и не существовало бы даже в наших
воспоминаниях!"
"Конечно, все это так но мне трудно понять всю глубину твоих
рассуждений. Ведь я не могла смотреть на это так, как смотришь ты. О Хенрик,
ты не представляешь, насколько ужасна моя жизнь..."
"Да, Марта! - едва слышно отозвался Хенрик. - А можешь ли ты
представить, каковой была моя жизнь все эти годы?"
Я все металась по комнате с рыданиями и стенаниями.
"Все кончено. Все, все, все. И нечего пытаться строить что-то новое из
обломков былого. К чему это приведет? Из-за какого-то каприза, прихоти мы
разбили друг другу жизнь".
"Ты не права, Марта, для меня это был не каприз, не прихоть, а самое
главное в жизни".
Я замерла.
"Разве ты не знаешь, что я люблю тебя с самого детства?"

Несмотря ни на что, я все же решилась выйти замуж за Хенрика.
Окончательно я ему пока ничего не обещала, и мы никогда больше не заводили
об этом речь, но это как бы все время подразумевалось.
Хенрик заходил к нам почти каждый день. Он был так ненавязчив и так мил
с детьми: по воскресеньям брал мальчиков с собой на лыжные прогулки, покупал
им билеты в театр и много всякой всячины. И по отношению ко мне он был
чрезвычайно внимателен, терпелив, стараясь постепенно вывести меня из
горестного состояния.
Во мне Хенрик мог постоянно видеть воплощение отчаяния и скорби. Я сама
нагнетала в себе всю эту боль, горечь, ожесточенность, которые обыкновенно
приглушались дневными заботами. Сама внушала себе, сколь несчастно, сколь
безотрадно и унизительно мое положение, так что Хенрику приходилось тратить
невероятные усилия, чтобы развеселить и приободрить меня. Я великодушно
предоставляла ему возможность говорить, отвечая на его слова скорбной
снисходительной улыбкой либо бросая краткие загадочные реплики. Я
рассматривала визиты Хенрика как обязанность с его стороны, а за собой
признавала право мучить его.
Да, я, можно сказать, изощренно мучила Хенрика, а он переносил это с
ангельским терпением. Я совсем не любила его, но охотно принимала его
любовь, терзала его, раздирая его сердце.
"Я ничего не хочу, - сказала я ему однажды. - Я полностью утратила вкус
к жизни, я чувствую, что погрязла в каком-то болоте, из которого не могу
вырваться и даже, быть может, и не хочу".
Хенрик попытался было взять меня за руки, но я вырвалась и с гневом
произнесла: