"Хью Уолпол. Тарнхельм (ужастик)" - читать интересную книгу автора

большего от жизни я тогда и не просил.
Тем не менее, когда поезд, пыхтя, покатил на север, новые края начали
невольно привлекать мое внимание. До тех пор я никогда еще не видел севера
Англии и не готов был к нахлынувшему на меня внезапному ощущению
безбрежного пространства и свободы.
Голые, беспорядочно расбросанные холмы, свежесть ветра, на чьих крылах
птицы, казалось, парили с особенной радостью, каменные изгороди, серыми
лентами бегущие вокруг озер и болот, и, надо всем этим великолепием
бескрайнее небо, по глади которого плыли, спешили, клубились и
простирались облака, подобных коим мне еще не приходилось видеть...
Прильнув к окну купе, я забыл обо всем. Шли часы, спустилась тьма,
проводник зашагал по вагону, объявляя остановку "Сискейл", а я все еще
сидел, вглядываясь наружу, словно в каком-то романтическом сне. И можно
сказать, что в тот миг, когда я шагнул на маленькую узкую платформу и меня
приветствовал порыв соленого морского ветра, мое первое настоящее
знакомство с Северным Графством наконец свершилось. Сейчас я пишу эти
строки, находясь в другой части того же самого камберлендского графства, и
за моим окном на фоне неба вырисовывается могучая обнаженная цепь гребней
и обрывов, а снизу раскинулось Озеро, осколок серебрянного зеркала у
подножия Скайддоу.
Вполне может статься, истоки моего неколебимого ощущения, что этот край
окутан завесой глубокой тайны, кроются именно в той самой необыкновенной
истории, которую я собираюсь вам сейчас поведать. Однако, опять-таки,
очень может быть, что и нет, ибо мне чудится, будто тот первый вечерний
приезд в Сискейл раз и навсегда покорил мою душу, так что с тех пор
никакие красоты мира от алых вод Кашмира до грубого величия нашего родного
корнуоллского побережья не могут соперничать в моих глазах с порывистыми
торфяными ветрами и крепким, упругим дерном камберлендских холмов.
Знакомство с этими краями продолжилось волшебной поездкой в тележке на
пони в Файлдик. Было смертельно холодно, но я словно бы не замечал мороза.
Все кругом казалось мне дивным и колдовским.
С самого начала я видел чернеющий на фоне стылых облаков зимней ночи
огромный пологий горб Блэк Комба и слышал плеск волн о берег и сухой
шелест голых ветвей живых изгородей.
В тот же вечер я обзавелся и первым настоящим другом на всю жизнь, ибо
тележкой правил не кто иной, как Боб Армстронг. С тех пор он частенько
говаривал мне (ибо, хотя человек он медлительный и немногословный, но
любит повторять вещи, которые кажутся ему стоящими внимания), что в тот
вечер на платформе в Сискейл я поразил его своим "жалостным и потерянным
видом". Несомненно, вид у меня и впрямь был измученный и озябший. Но как
бы там ни было, а мне с этим здорово повезло, потому что я в тот же миг
завоевал сердце Армстронга, а он, однажды отдав кому-либо свою любовь,
никогда и ни за что не возьмет ее назад.
Он же, со своей стороны, тем вечером показался мне настоящим великаном.
Ни у кого в мире не нашлось бы второй такой широченной груди и размашистых
пяеч, как у него, он, правда, считал это сущим наказанием, потому что
рубашки ему приходилось шить на заказ, ни одна готовая на него не налезала.
Из-за холода я тесно прижимался к нему. Боб был теплый, как печка, и я
слышал, как мерно бьется сердце под его грубой курткой точь-в-точь, часы.
В тот вечер оно билось любовью ко мне и, рад сказать, бьется любовью ко