"Хью Уолпол. Тарнхельм (ужастик)" - читать интересную книгу авторабольшего от жизни я тогда и не просил.
Тем не менее, когда поезд, пыхтя, покатил на север, новые края начали невольно привлекать мое внимание. До тех пор я никогда еще не видел севера Англии и не готов был к нахлынувшему на меня внезапному ощущению безбрежного пространства и свободы. Голые, беспорядочно расбросанные холмы, свежесть ветра, на чьих крылах птицы, казалось, парили с особенной радостью, каменные изгороди, серыми лентами бегущие вокруг озер и болот, и, надо всем этим великолепием бескрайнее небо, по глади которого плыли, спешили, клубились и простирались облака, подобных коим мне еще не приходилось видеть... Прильнув к окну купе, я забыл обо всем. Шли часы, спустилась тьма, проводник зашагал по вагону, объявляя остановку "Сискейл", а я все еще сидел, вглядываясь наружу, словно в каком-то романтическом сне. И можно сказать, что в тот миг, когда я шагнул на маленькую узкую платформу и меня приветствовал порыв соленого морского ветра, мое первое настоящее знакомство с Северным Графством наконец свершилось. Сейчас я пишу эти строки, находясь в другой части того же самого камберлендского графства, и за моим окном на фоне неба вырисовывается могучая обнаженная цепь гребней и обрывов, а снизу раскинулось Озеро, осколок серебрянного зеркала у подножия Скайддоу. Вполне может статься, истоки моего неколебимого ощущения, что этот край окутан завесой глубокой тайны, кроются именно в той самой необыкновенной истории, которую я собираюсь вам сейчас поведать. Однако, опять-таки, очень может быть, что и нет, ибо мне чудится, будто тот первый вечерний приезд в Сискейл раз и навсегда покорил мою душу, так что с тех пор корнуоллского побережья не могут соперничать в моих глазах с порывистыми торфяными ветрами и крепким, упругим дерном камберлендских холмов. Знакомство с этими краями продолжилось волшебной поездкой в тележке на пони в Файлдик. Было смертельно холодно, но я словно бы не замечал мороза. Все кругом казалось мне дивным и колдовским. С самого начала я видел чернеющий на фоне стылых облаков зимней ночи огромный пологий горб Блэк Комба и слышал плеск волн о берег и сухой шелест голых ветвей живых изгородей. В тот же вечер я обзавелся и первым настоящим другом на всю жизнь, ибо тележкой правил не кто иной, как Боб Армстронг. С тех пор он частенько говаривал мне (ибо, хотя человек он медлительный и немногословный, но любит повторять вещи, которые кажутся ему стоящими внимания), что в тот вечер на платформе в Сискейл я поразил его своим "жалостным и потерянным видом". Несомненно, вид у меня и впрямь был измученный и озябший. Но как бы там ни было, а мне с этим здорово повезло, потому что я в тот же миг завоевал сердце Армстронга, а он, однажды отдав кому-либо свою любовь, никогда и ни за что не возьмет ее назад. Он же, со своей стороны, тем вечером показался мне настоящим великаном. Ни у кого в мире не нашлось бы второй такой широченной груди и размашистых пяеч, как у него, он, правда, считал это сущим наказанием, потому что рубашки ему приходилось шить на заказ, ни одна готовая на него не налезала. Из-за холода я тесно прижимался к нему. Боб был теплый, как печка, и я слышал, как мерно бьется сердце под его грубой курткой точь-в-точь, часы. В тот вечер оно билось любовью ко мне и, рад сказать, бьется любовью ко |
|
|