"Хью Уолпол. Над темной площадью" - читать интересную книгу автора

работу, то обязательно ее найдет. Нет, это было не так легко лет пять тому
назад, а теперь и подавно. Каких только унижений я не испытал в тот период.
Я даже обращался кое к кому из моих старых друзей (ненавидя себя за это, да
и их тоже) и не знаю, что тогда для меня было невыносимее - наблюдать, в
какой стыд я повергал их своими просьбами, или стыд, который я сам
испытывал, понимая, как им стыдно за меня в роли просителя.
Я твердо решил, что ни за что не буду брать деньги взаймы и не стану
принимать денежное вспомоществование, разве что в обмен на определенные
усилия с моей стороны. Но беда в том, что мой труд никому не был нужен.
Я готов был заниматься чем угодно, да-да, буквально чем угодно - мыть
лестницы, драить полы, ваксить обувь, но охотников выполнять эти работы и
без меня хватало, их были толпы. В ту пору я был не единственным, кто
задавался вопросом: как так получилось, что война, которая унесла миллионы
человеческих жизней, не убавила, а, наоборот, будто прибавила
народонаселения на земле, - людишек вроде бы стало больше, чем до войны?
Но окончательно меня доконала гнусная, лоснящаяся от жира,
самодовольная рожа мистера Билджуотера, основателя и главы сети знаменитых
магазинов его имени на Манекен-стрит. А чего стоил его
снисходительно-покровительственный тон, за которым скрывалось полное
безразличие. Он объявил во всеуслышание, что жаждет помочь демобилизованным
офицерам, оставшимся без работы, вот я и пошел к нему на прием. Как сейчас
вижу его: лопается от жира, обрюзгший, седой, восседает в своем кресле,
раздувшись от важности, - ни дать ни взять огромный паук. И вот сидит этакий
паук посредине своей хитрой золотоносной паутины, плетет золотые нити,
смотрит на меня поверх сияющего, отполированного до блеска письменного стола
и задает мне, представьте, такой вопрос: как, мол, я, в моем возрасте, смею
являться к нему, отрывать его от дел, да еще имею наглость просить, чтобы
взяли на работу?! А я ведь только деликатно намекнул... Ну хватит об этом.
Сколько времени прошло, а у меня до сих пор руки так и чешутся, как вспомню
тот случай. Остается только уповать на то, что святой апостол Петр, душа
добрая и справедливая, отнюдь не сноб, как придет час встречать Билджуотера
на пороге Царства Божия, устроит ему хорошую взбучку. Очень на это надеюсь.
Тот незначительный инцидент излечил меня. Я перестал унижаться.
Я поклялся, что больше никого никогда и ни о чем не попрошу.
Самоубийство, ограбление или, на худой конец, убийство моему пустому желудку
и воспаленной, больной голове теперь не представлялись такой уж немыслимой
альтернативой. Весь день я был на ногах, а никакой усталости не чувствовал.
Меня словно поддерживал какой-то внутренний огонь, бушевавшее во мне пламя,
которое раздували и окрашивали в яркие цвета терзавший меня голод и чувство
несправедливости. Я даже ощущал некоторый странный подъем - ведь как раз в
тот отчаянный момент своей биографии я, как никогда до этого, остро
осознавал, что постигаю жизнь в самой ее потаенной сущности. Да, и еще
признаюсь: душевный огонь, бушевавший во мне, подпитывало мое раненое
самолюбие.
Имущества у меня совершенно никакого не было, за исключением каких-то
убогих пожитков, завалявшихся в комоде на квартире у миссис Грин, одежды,
что была на мне, и локхартского издания "Дон-Кихота". Четыре томика остались
у миссис Грин, а один, то есть первый, был со мной. Как я оказался
обладателем этого издания - сам не знаю. Просто за четыре дня до описываемых
событий мной овладело неожиданное безумие. Я еще раньше заприметил эти