"Хью Уолпол. Над темной площадью" - читать интересную книгу автора

упиваясь, описывал, как они вопят, умоляя его сжалиться над ними, ползают у
него в ногах, напрасно унижаясь, но он остается тверд и непоколебим, не
поддаваясь на их мольбы, не изменяя себе в своем беспощадном, бессердечном
деле. Он воспевал свою власть над людьми, свое умение их покорять, столь
совершенное, что он даже превосходил в нем всех прочих известных в истории
великих завоевателей... И пока он этак бахвалился передо мной, мне
становилось ясно, что он и впрямь диковинное явление в этом мире: ему
абсолютно было чуждо чувство жалости, стыда, раскаяния. Ничто не могло ни
смягчить его сердце, ни вызвать в нем укоров совести, которой у него просто
не было - ни капли. Постепенно до меня доходило, что по крайней мере в одном
Пенджли прав: он действительно уникален в своем умении успешно добиваться
цели; действовать без стыда и совести, презирая всякие приличия, не считаясь
ни с какими человеческими чувствами и представлениями о морали. Да, это был
уникум в своем роде, пришелец с другой планеты, князь тьмы среди людей.
Пенджли коснулся пальцем моей руки и произнес:
- Вы приняты. Сгодитесь мне в деле. Но имейте в виду: раз уж я вас этак
пометил, то не отпущу. Теперь вы моя собственность...
Но что значили его последние слова и каким образом я мог быть его
собственностью, так и осталось для меня загадкой, потому что в ту минуту мы
оба услышали, как открылась входная дверь и в прихожей раздались голоса. Я
догадался, что вернулись Буллер с Хенчем.


Глава 6

Пенджли "на небеси"

Как-то на днях, уже после того как я принялся за это повествование, в
мемуарах Уильяма Морриса мне попался на глаза нижеследующий отрывок: "Я
обнаружил, что память моя очень часто подвергается некоему воздействию
извне, каковое может быть определено как "озарение" или "вдохновение". Так,
например, стоит мне сосредоточить свои умственные усилия на воспроизведении
какого-либо происшествия, описываемого в данных главах, как сама сцена его
действа вдруг сама разворачивается, множась в подробностях, поначалу, может
быть, медленно, но чем дальше, тем все быстрей и отчетливей. Поразмыслив над
этим явлением, я взялся за перо и начал писать, и тут, к моему удивлению,
все диалоги, давным-давно лежавшие где-то на дне моей памяти, прочно забытые
или дремавшие там до времени, стали возвращаться ко мне порой даже в
совершеннейшей полноте, как говорится слово в слово. И не только слова, а
даже интонации, паузы, жесты говорящего лица..."
Приведенное выше наблюдение настолько соответствует тому, с чем
приходится сталкиваться мне, что я не могу его не процитировать. Оно
справедливо в отношении моего труда в целом, но в особенности сейчас, когда
я приступаю к описанию последовавшей сцены, имевшей решающее значение в
жизни каждого из нас.
Буллер и Хенч вошли и остановились в дверях, разглядывая Пенджли. Сами
понимаете, какой это был для них серьезный, драматический момент - здесь, в
этой квартире, встретиться с Пенджли. Последний раз они видели его во время
процесса. Сколько тяжких, суровых испытаний выпало на их долю за эти годы!
Буллер был человеком без воображения. Он принимал жизнь такой, какая она