"Хью Уолпол. Над темной площадью" - читать интересную книгу автора

поступить по отношению к нам или все-таки был?
- Ну понимаете, - сказал Пенджли, явно любуясь собой, - что касается
повода, то вряд ли это подходящее слово в данном случае. Видите ли, Осмунд,
вы иногда слишком заноситесь. Может, вы и не хотите, но, смею вам сказать, я
человек чувствительный, с детства такой был. Мой папаша частенько говаривал
мне, еще когда я был от горшка два вершка: "Делай людям так, как они тебе
делают". Он всегда говорил, что это верное правило, в нем много мудрости.
Если со мной обращаются на равных, как мужчина с мужчиной, то вот вам моя
рука, я всегда буду вам другом, но если кто глядит на меня вроде как
свысока, это никому еще не сходило с рук, если вы понимаете, о чем я говорю.
Конечно, я не думаю, что вы сами-то знаете, какой вы заносчивый, но это так.
На мне кожа тоньше, чем на всех остальных людях, - так всегда говаривала моя
матушка, поэтому я все чувствую. Это удивительно, как тонко я все чувствую,
и теперь, когда дело прошлое, что было, то было, я хотел бы вот что вам
сказать, Осмунд. Вы здорово меня обижали тогда, указывали мне мое место, за
человека меня не считали, будто у меня не было чувств, как у всех других
людей. Конечно, глупо быть таким чувствительным, знаю, что глупо, но так уж
мы все устроены... Тут уж ничего не поделаешь...
Помню, как мы выслушивали весь этот вздор, который мог бы продолжаться
нескончаемо долго, но в этот момент Пенджли погрузил свой нос в стакан, и
наступила тишина.
Тогда Осмунд сказал:
- Да, я понимаю... Но при чем тут Буллер и Хенч? Они же не причинили
вам никакого зла?
Пенджли выпрямился и смерил обоих своих старых друзей весьма
многозначительным взглядом.
- Ну ладно, так и быть, скажу, - проговорил он наконец. - Ужасно
странно получается, то есть чудноМГ как-то видеть, когда какие-то мелочи
приводят к большим неприятностям. Возьмите хоть Буллера, к примеру. Я вам
скажу, он кое-что позабыл, а это, как вы сами выразились бы, изменило весь
ход его жизни, да-да...
- Что такое? - подавшись вперед всем телом и впившись глазами в
Пенджли, спросил Буллер.
- Пошарь немножко в памяти, Чарли, это тебе будет даже интересно.
Я видел, что Пенджли был наверху блаженства и просто упивался своим
красноречием. Полузакрыв глаза, он развалился в кресле, постукивая в воздухе
одной короткой кривой ножкой о другую, сложив вместе кончики тощих, паучьих
пальцев, словно на молитве.
- Ты что, не помнишь девчонку в трактире, рыженькую такую, Эми ее
звали?
- Помню, - ответил Буллер.
- А ты не помнишь, какие она мне оказывала знаки внимания, пока ты не
нашептал ей про меня всяких небылиц?
- Не помню, чтобы я говорил ей что-нибудь о вас.
- Нет, просто ты не хочешь вспомнить. Но ты ей наговорил про меня. Не
знаю, что такое ты ей про меня сказал, но с тех пор она меня сторонилась.
Шикарная девушка, с отличной фигурой.
- Так это было давным-давно, - пробормотал Буллер.
- Вот-вот! - торжествуя победу, вскричал Пенджли. - Это ты так думаешь,
а я обиды не забываю! Это не в моем характере. Я прожил жизнь, ничего никому