"Хью Уолпол. Маленькое привидение ("Карета-призрак" #8) " - читать интересную книгу автора

для меня подлинным откровением. С тех пор я не ведал покоя. Весь мир казался
мне серым, бесполезным и бессмысленным. Даже моя жена была бесконечно далека
от меня, и дети, которых я нежно любил, оставляли меня совершенно
равнодушным. С тех пор я перестал понимать, чтоМГ со мной происходит. Я
потерял аппетит и сон, сделался раздражительным и нервным, но никак не
связывал свое состояние с Бондом. Мне казалось, я просто переутомился на
работе, и, когда жена посоветовала мне отдохнуть, я согласился, взял в
редакции газеты двухнедельный отпуск и уехал в Глебесшир[4].
Начало декабря - неплохое время для Глебесшира. Ранней зимой это лучшее
место на Британских островах. За пустошью Сент-Мэри находилась одна
крохотная деревушка, в которую я не наведывался уже лет десять, но которую
всегда вспоминал с чувством романтической благодарности. Для меня в моем
состоянии лучшего места отдыха было не придумать.
Я сделал пересадку в Полчестере и наконец очутился в маленькой
двухколесной повозке, катившей по направлению к морю. Свежий воздух, широкие
пространства пустоши и запах моря привели меня в восторг. А достигнув
деревушки, где на песчаном берегу бухты у высокой скалы в два ряда лежали
вверх дном лодки, и съев порцию яиц с беконом в выходившем окнами на море
зале маленькой гостиницы, я впервые за несколько последних недель воспрянул
духом. Однако радость моя оказалась непродолжительной. Ночь за ночью я не
мог заснуть. Острое сознание бесконечного одиночества не отпускало меня, и
наконец мне открылась вся правда: я тосковал по умершему другу и нуждался
вовсе не в уединении, а в его обществе. Легко сказать "в его обществе", - но
только там, в той деревушке, сидя на поросшем травой уступе скалы и глядя в
бескрайнее море, я однажды окончательно понял, что никогда больше не бывать
мне в обществе друга. Меня охватило мучительное бесплодное сожаление при
мысли о том, что я проводил с ним так мало времени. Внезапно я словно увидел
себя рядом с Бондом со стороны, вспомнил свой покровительственный,
снисходительный тон и легкое презрение, которым всегда встречал добрые
помыслы Чарльза. О, если бы мне представилась сейчас возможность провести с
ним еще хотя бы неделю, я бы изо всех сил постарался показать ему, что
глупцом был я, а вовсе не он, и что именно мне, а не ему, повезло с другом!
Человек обычно связывает свое горе с местом, где впервые познал его, и
очень скоро мне стали ненавистны сверх всякой меры эта деревушка, протяжные
тихие стоны волн на пологом берегу, тоскливые крики чаек и болтовня женщин
за моим окошком. Выносить это я больше был не в силах. Мне следовало бы
вернуться в Лондон, но эта мысль тоже страшила меня. Воспоминания о Бонде
населяли город, как никакое другое место, и едва ли я имел право навязывать
своей жене и семье общество такого мрачного и неудовлетворенного человека,
каковым являлся в ту пору.
И потом, в один прекрасный день (совершенно неожиданно, как подобные
вещи обычно и случаются), я обнаружил за завтраком на своем столе
пересланное мне из Лондона письмо от некоей миссис Болдуин. К великому
своему удивлению, я увидел, что отправлено оно из Глебесшира - но не из
южной части графства, а из северной.
Джон Болдуин был хорошим знакомым моего брата по фондовой бирже:
человеком грубоватым, без внешнего лоска, но добрым и щедрым и, кажется, не
очень преуспевающим. Супруге его я всегда симпатизировал, и думаю, она
отвечала мне взаимностью. Последнее время мы не виделись, и я не
представлял, как Болдуины живут сейчас. Из письма пожилой леди я узнал, что