"Джон Апдайк. Кролик успокоился (Кролик-4)" - читать интересную книгу автора

перрона. Когда Гарри и Дженис еще только собирались здесь осесть, их
консультанты по Флориде (главным образом Чарли Ставрос и Уэбб Мэркетт)
просветили их, что побережье со стороны залива считается христианским, в
отличие от чисто еврейского берега Атлантики; однако по мере накопления
собственного опыта Гарри все больше убеждался в том, что вся Флорида -
еврейская, в той же мере, в какой, скажем, Нью-Йорк, Голливуд и Тель-Авив. У
себя в кондо[3] они с Дженис всеобщие любимцы - гои тут в диковинку и, глядя
на них, все умиляются. Наблюдая за тем, как этот сморчок лет семидесяти, не
меньше, шустро срывается с места, делает спринтерский рывок, потом зигзагами
скачет между стульями, чтобы никого не пропустить вперед и первому оказаться
у дверей выхода, Гарри с тоской думает о собственной тучности (двести
тридцать фунтов на самых щадящих весах), в которую он в свои пятьдесят пять
запеленут, словно во множество одеял: каждые десять лет - новое одеяло. Его
здешний доктор, как попугай, твердит одно и то же: пора кончать с пивом по
вечерам и перестать кусочничать, и с вечера он всякий раз, почистив перед
сном зубы, дает себе зарок взяться за ум, но наутро снова светит солнце и
его снова неудержимо тянет пожевать чего-нибудь солененького и хрустящего.
Как любил говаривать к концу жизни Марти Тотеро, его бывший баскетбольный
тренер, в старости человек все ест и ест и не может остановиться и все ему
кажется, что еда не та. Иногда Кролик опасается, что дух его не выдержит
такой перегрузки - таскать за собой столько плоти. В груди частенько что-то
неприятно сжимается, покалывает, и боль доползает до левого плеча. У него
случается одышка, и тогда ему кажется, что вся грудь чем-то забита, чем-то
тяжелым, давящим. В детстве, когда, бывало, кольнет разок-другой - обычные
функциональные нарушения в период роста, - он пугался, а взрослые
отмахивались, отшучивались, и он, глядя на них, тоже не принимал этого
всерьез; теперь он сам давно уже взрослый, тут сомневаться не приходится, и
значит, нечего надеяться на других, надо самому от себя отмахиваться.
Строгую серую элегантность аэропорта нарушает пестрый восьмиугольник
торгового павильона, где продают газеты и журналы, сладости, всевозможные
сувениры из кораллов и дурацкие, пастельных тонов футболки, на все лады
воспевающие райский уголок - юго-запад Флориды. Дженис вдруг замедляет шаг и
говорит:
- Подожди меня секундочку, ладно? Я только узнаю, нет ли у них свежего
номера "Эль". Вообще-то мне, наверно, лучше вернуться и забежать в туалет,
пока есть такая возможность. Когда мы еще домой попадем! Дорога скорей всего
будет забита - погода как по заказу.
- Спохватилась, самое время, - ворчит он. - Ну хорошо, тогда уж не
стой - иди, раз тебе приспичило.
Маленькая челочка а-ля Мейми Эйзенхауэр, с которой она никак не может
расстаться, сильно поредела под воздействием влажного климата и соленой
воды - с этой челочкой вид у Дженис какой-то ребячливый, и одновременно
своенравный, и чем-то умилительный, что есть, то есть.
- У нас еще минут десять, не меньше. Отчего этот чокнутый так спешил,
ума не приложу.
- От избытка любви к жизни, - говорит ей Гарри и послушно остается
ждать.
Пока ее нет, ему не удержаться от соблазна купить себе чего-нибудь
похрумкать - например, ореховую плитку "Плантер" за сорок пять центов.
Обертка уверяет, что это самая что ни на есть подлинная арахисовая плитка