"Джон Апдайк. Кролик успокоился (Кролик-4)" - читать интересную книгу автора

"Плантер". За время долгого пути к прилавку плитка разломилась пополам, и он
решает съесть только половину, а половину оставить на потом и угостить ею
двоих своих внуков, когда они все усядутся в машину и двинутся к дому. Пусть
это будет его маленький сюрприз. Но первая половинка настолько вкусна, что
он уминает и вторую и даже вытряхивает из обертки на ладонь сладкие крошки и
подбирает их все до единой языком, в точности как муравьед. Потом он думает,
что надо бы пойти и купить еще одну плитку для внуков и для себя - разломить
на троих в машине ("Смотрите-ка, что для вас дедушка припас!") - сразу, как
только они въедут на шоссе 75. Но, сомневаясь в своей способности хоть
что-то придержать на потом, он заставляет себя остаться на месте и глядит в
окно. Аэропорт спроектирован таким образом, что из огромных окон открывается
отличный вид на взлетную полосу, и если вдруг какой-то самолет рухнет,
каждый сможет увидеть это редкое зрелище своими собственными глазами.
Огненный шар, фюзеляж, роняя крылья, медленно поворачивается вокруг своей
оси... Выковыривая языком липкие, острые кусочки карамели, застрявшие между
зубами - зубы, слава Богу, пока все свои, а передние даже не закрыты
коронками, - Кролик неподвижно смотрит перед собой на большой квадрат
погожего солнечного дня. Убегающий вдаль треугольник взлетной полосы,
плоская, как ладонь, флоридская равнина, вначале зеленая, а дальше, за
границей искусственного орошения, бурая, словно тростниковая кровля. Зима,
вернее ее слабая тень, которая ложится на здешнюю землю, еще не дала о себе
знать. Температура воздуха каждый день за восемьдесят[4]. У него за плечами
уже четыре флоридских зимы, и он знает, как ветер с залива пробирает тебя до
костей, если партия в гольф начинается рано утром, и свитер сбрасываешь с
себя только ближе к полудню, когда солнце подберется повыше, но нынешний
декабрь, если не считать недолгого похолодания в середине месяца, больше
походил на начало сентября в Пенсильвании - настоящая жара, и только
пожелтевшие каштаны, да какой-то неживой, пересушенный воздух, да звон цикад
говорили о том, что лето прошло.
Едва сладкий козинак благополучно оседает у него в желудке, сердце его
вновь охватывает ощущение всевластия рока - маленькие острые коготки, вроде
тех, что держат бриллиант в кольце. В последнее время газеты часто пишут о
смерти. Макс Робинсон, первый и единственный в истории США
телеобозреватель-негр на ведущем национальном канале, потом Рой Орбинсон -
этот всегда выступал в черном костюме и черных очках и пел песню "Красотка"
своим необыкновенным голосом, который мог подниматься так высоко, что его
было не отличить от женского, а тут еще перед самым Рождеством
авиакатастрофа - самолет компании "Пан-Ам", рейс 103, взял и треснул по
швам, словно перезревший арбуз, на высоте пять миль, пролетая над
Шотландией, и усеял телами и горящими обломками поле для гольфа и улицы
какого-то заштатного городишки вроде Глокаморры[5] - как бишь он
назывался? - а, Локерби! Уму непостижимо: сидишь себе в кресле, уютно урчат
моторы - неназойливо, как в "роллс-ройсе", стюардесса подкатывает тележку,
позвякивая бутылками, а ты наслаждаешься блаженным ничегонеделаньем,
наконец-то никуда не надо спешить, бежать, ты уже в самолете, расслабься и
отдыхай... и вдруг посреди всего этого дикий грохот, оглушительный треск
лопающейся обшивки, вопли, паника - и весь комфортабельный, уютный мир
разваливается на куски, и под тобой ничего, кроме черной бездны, и жуткий
холод сдавливает грудь и перехватывает дыхание, невероятный,
неправдоподобный холод, о котором ты порой лишь смутно догадывался, когда