"Милош Урбан. Семь храмов " - читать интересную книгу автора

жизнь. После ужина вдова пыталась вести светские беседы, но я предпочитал
отмалчиваться. С самого начала она чуяла во мне идеологического противника.
При первой же возможности я скрывался в своей комнатке и читал книги по
истории, которые приносил с собой. Хозяйку это обижало, и она громко
оплакивала своих сограждан, чьи защитники, вместо того чтобы тренироваться в
стрельбе, изучают Средневековье. Несколько раз она восклицала, что впервые
видит такого странного детектива, и выражала радость по поводу того, что ее
муж до этого не дожил. В его время, уверяла Пенделманова, в полиции служили
настоящие богатыри. Такая убежденность меня насмешила, и я признал ее
правоту. После этого она не разговаривала со мной несколько дней. Меня это
вполне устраивало.
Когда срок моей вынужденной субаренды уже подходил к концу, хозяйка
смягчилась. Последний, пятничный, вечер мы с ней провели возле телевизора.
Она пила венгерское вино и уговорила меня присоединиться. Вино мне
понравилось, за первой рюмкой последовало еще несколько. Я отвык от
алкоголя, я давно уже почти не пил. Без скольких-то минут одиннадцать я
поймал себя на том, что рассказываю о своих любимых местах на севере Чехии и
объясняю, что такое наука о крепостях. Все, что я говорил, она воспринимала
с показным восторгом. Ее интерес был наигранным, веселье - искусственным. Я
понимал это, но опьяненное легкомыслие пренебрегло всем. Даже не помню,
когда лег спать.
Меня разбудил звонок в дверь, колючий, как осколок винной бутылки. Свою
страшную ошибку я осознал сразу же, едва поднялся с тяжелой головой с дивана
в выделенной мне комнатке. Я почувствовал, что нахожусь в квартире в
одиночестве, и убедился в этом окончательно, когда заглянул в спальню и на
кухню. С ладонью на кобуре в темноте подкрался к двери. Резко нажал на
ручку, но дверь оказалась заперта. Меня это удивило. Звонок тем временем
умолк, и я немного успокоился. Однако тут же раздался сильный стук, и кто-то
выкрикнул слово "полиция". Я назвался и объяснил ситуацию.
Через пятнадцать минут, в течение которых я то пил воду из-под крана,
то блевал в уборной, кто-то наконец выломал дверь. Это оказался надпоручик
Юнек. Он велел мне следовать за ним. Я повел себя как преступник: в шутку
вытянул перед собой обе руки, точно ожидая наручников. Юнек даже не
улыбнулся. К счастью, идти оказалось недалеко.

Она покачивалась в воздухе за первой же мостовой опорой, висела на
затянутой на шее бельевой веревке, странным образом напоминая позабытую в
кладовой одинокую луковицу. Светало, но очень медленно, так что при взгляде
на фонари на Нусельской улице глубоко под нами могло показаться, что еще
ночь. Мост вздрагивал от каждого проезжавшего поезда, стучавшего у нас под
ногами, а за нашими спинами со свистом мчались машины, и паузы между ними по
мере того, как света прибывало, все уменьшались. Некоторые с любопытством
замедляли ход, и дорожный полицейский прогонял их, как назойливых мух.
Служебные машины припарковались перед мостом, чтобы не мешать движению.
Возле тротуара на месте произошедшего несчастья стояла только "скорая
помощь". Маячок на крыше кабины несмело поблескивал, а сирена молчала,
пристыженная, осознавшая всю свою бесполезность.

Пускай я радуюсь, что расследования не будет - вот что мне сказали и
еще посоветовали немедленно подать заявление по собственному желанию,