"Милош Урбан. Семь храмов " - читать интересную книгу автора

у него из рук, и понимает, что не умеет объяснить свои промахи. Мне не
удавалось удержать в памяти необходимые даты и события, на которые опирается
историография, я не находил в этом смысла. В том, что преподавали нам как
историю, мне виделись лишь перечни политических решений и их последствий,
списки феодальных родов и статистика войн, которые они вели. Я же искал
иную - живую - историю, искал время-пространство, где я мог бы
ориентироваться столь же легко, как в своем каждодневном существовании. Что
общего имеют с этим какие-то короли или битвы? Что связывает их со мной? Да,
вот куда направлял меня мой интерес. Я пытался отыскать такую историографию,
которая изучала бы людей, не имеющих имени, то есть таких, как я. Я искал
историю самого себя, безымянного и подневольного представителя рода
человеческого.
Университету нечего было мне дать, и это обстоятельство, как ни
странно, примирило меня с ним.
Я знал, что при определенных обстоятельствах могу доучиться и получить
бумагу, скрепленную печатью. Я хорошо представлял себе скучную работу,
которую стану выполнять в том или ином месте (а ходить на службу обязан был
каждый), но надеялся, что мне все-таки удастся посвятить себя любимому делу.
Спокойная тихая жизнь без больших амбиций и вытекающих из них разочарований.
Но тут времена изменились. Моя скорбная страна преобразилась, теперь
вокруг простиралась другая Европа, а вокруг Европы - другой мир.
Не то чтобы я был совсем уж безымянным. Сегодня это роли не играет, но
тогда фамилия была неотъемлемым фактором, формирующим человеческую личность,
и она могла звучать, например, так: Швах. И это была моя фамилия.

VI

Я отворяю дом, что "У сирены"
Я отворяю и "У трех оленей"
А кто-то стоит в темном коридоре
и выкликает одно имя за другим.
К. Шиктанц

Внезапная свобода застигла меня врасплох. Ездить на заграничные
стажировки, учиться по ранее недоступным источникам, самому составлять
учебные планы - все это привело моих однокашников в восторг, который я не
разделял. Они поймали попутный ветер и бесстрашно подняли паруса смелости и
предприимчивости, не опасаясь переломать себе мачты. Комнатка в Просеке,
которую я снимал, давала мне возможность хорошенько сосредоточиться, но
делал я это редко. Большую часть суток я посвящал занятию, от наук далекому:
мечтательным размышлениям о годах, предшествовавших наступлению нового
времени, годах, когда человек с самого рождения занимал в обществе
определенное место, вся ответственность за течение его жизни лежала на
плечах ленного владетеля, хозяина и Господа, а сам он следил лишь за тем,
чтобы не согрешить. У меня не было причины отплясывать вместе с прочими
ритуальные пляски: не то чтобы окончившие курс без сдачи выпускных экзаменов
специалисты по марксизму раздражали меня, просто я не хотел иметь с ними
ничего общего. Яркое солнце вынырнуло из-за туч слишком уж быстро, оно
слепило глаза и гнало обратно в привычные темные щели прошлого.
Однажды незадолго до прихода весны я в актовом зале факультета