"Милош Урбан. Семь храмов " - читать интересную книгу автора

терпеть не мог принимать душ вместе с другими, при взгляде на голых
одноклассников я тут же невольно вспоминал экскурсию на бойню и - сцены из
документальных фильмов об Освенциме. Если же деваться было совсем некуда, то
я стоял под душем, крепко зажмурившись.
Вот и в полицейской академии я избегал переполненных после тренировок
душевых и мылся дома. Это было неприятно, но все-таки менее неприятно, чем
смотреть на белокожие человеческие тела, отталкивающе красневшие от горячей
воды. Просто обработка щетины паром, как на картине какого-нибудь
примитивиста. Да еще эти набившие оскомину сальности, которые неотъемлемы от
совместной помывки грубых мужланов.
Однажды я дождался, пока все разойдутся, и в уверенности, что смогу
принять душ в тишине и одиночестве, спустился в подземные душевые,
завернувшись в большое полотенце. То, что там кто-то есть, я осознал слишком
поздно: под одним водяным столбом белели в облаках пара три мужские фигуры.
Меня заметили, их мгновенное замирание свидетельствовало об испуге. В
тусклом оранжевом свете издали было не разобрать, что именно делали эти
трое, и в тот миг я обрадовался, что моя совесть, этот полицейский,
наказывающий меня за провинности других, не станет мучить меня из-за этого.
При виде белого призрака троица под душем струсила. Потом, когда напряжение
спало, один из этих троих захохотал и сказал: "Кониаш* нас застукал".
Прозвище было неприятное, наверное, именно поэтому оно быстро прижилось.
______________
* Кониаш Антонин (1691-1760) - чешский иезуит, автор знаменитого
списка запрещенных и период Контрреформации книг "Ключ к распознованию
ереси".

Бинокль я продал. Я перестал путешествовать из одного пражского храма в
другой: у меня недоставало времени. Я жалел об этом, но с другой стороны,
знал, что такое поведение слишком экстравагантно для полицейского, а
всеобщие насмешки могли бы помешать мне в осуществлении тайного плана по
самоуничтожению. Предпочтительнее было спрятаться в униформу, после
дежурства ходить в пивную и притворяться, что меня интересует футбол, но при
этом постоянно находиться в ожидании подходящей возможности трагическим
образом проявить себя.
По моей просьбе меня определили в Новый Город в его верхнюю часть, в
удивительный район между улицами Житная, Сокольская, Горская и Вышеградская.
Кроме того, я отвечал за Карлову площадь и узкий участок, тянущийся от
района "На Слованех" к Фюгнеровой площади, от Гробеца к Карлову. Однако моим
излюбленным местом остались окрестности Ветровского холма, возможно, потому,
что здесь меня охватывал таинственный, неподвластный рассудку страх.
В то время преступление обходило тамошние места стороной, перемены
наступили после истории с висельником на колокольне, а может, и раньше,
после кошмара с Пенделмановой. Но пока я еще и слыхом не слыхивал о женщине
с такой фамилией, а в сонных переулках вокруг больницы, в сени трех
готических храмов - Карлова, Аполлинарова и Екатерининского - я находил
приятное отдохновение. Когда выдавались погожие деньки, проводил время,
разглядывая дома Нового Города. И перед моими глазами вновь и вновь вставало
все убожество модерна, его немота, неспособность к общению, столь заметно
контрастирующие с горсткой старинных церквей, скромных, но тем не менее
недостижимых образцов искусства. И тут меня вновь охватывала печаль. Я