"Аркадий Ваксберг. Из ада в рай обратно" - читать интересную книгу автора

настроениях и посылал их генеральному секретарю ЦК Сталину. Уж не по его ли
заказу все это делалось? Даже если это предположение верно, то прямых
доказательств мы, скорее всего, никогда не найдем: Сталин не любил без
надобности оставлять какие-либо письменные следы, предпочитая давать
указания устно, зачастую даже просто намеками.
Сразу после смерти Ленина, когда Троцкий, поверив телеграмме Сталина с
указанием ложной даты похорон, неразумно остался лечиться на Кавказе, Сталин
начал атаку на своего главного конкурента, и, конечно, он не мог при том не
использовать "еврейскую карту". Ему пришлась поэтому очень кстати так
называемая "спецполитсводка", составленная Лубянкой в первой декаде февраля
1924 года: "В связи со смертью Ленина среди населения распускаются слухи
(ясное дело, их намеренно распускали! - А. В.), что Ленин не умер, что его
отравили жиды, стремящиеся захватить власть в свои руки, что в...в вместо
Ленина будет Троцкий, и тогда в...в евреи возьмут в руки власть и
окончательно задушат русский народ"[6].
И все же, какие бы сводки ни составляла Лубянка, окончательная победа
советской власти притушила открытые антисемитские проявления - хотя бы уже
потому, что значительная часть населения собственно России, Украины и
Белоруссии, где антисемитизм имел глубокие и давние корни, практически
ассоциировало эту власть с властью евреев, а практической возможности
выступать против власти уже не было. Но сам антисемитизм, разумеется, никуда
не делся, и его существование секретом ни для кого не являлось. Для
кремлевских руководителей - в том числе. И даже - прежде всего[7]. Притом он
дал о себе знать и в столице, и в крупных российских городах, где ранее для
него не имелось почвы из-за незначительной доли евреев среди проживающих в
них. Массовый приток евреев в города, куда им ранее был доступ закрыт, не
мог не породить в определенных кругах антисемитские настроения. Израильский
историк (эмигрант из СССР) Михаил Агурский исследовал этот феномен по
материалам официальной советской статистики. Если в 1920 году в Москве
проживало 28 тысяч евреев (2,2 процента всего населения столицы), то в
1923-м их доля составляла уже 5,5 процента, а в 1926-м - 6,5 процента. В
Москву к этому времени приехало около 100 тысяч евреев, в начале тридцатых
годов их число приближалось к 250 тысячам (рост в 9 раз), тогда как все
население Москвы в целом за 15 лет выросло лишь в два раза[8].
Советская власть действительно сняла с евреев все прежние ограничения и
установила полную свободу выбора места жительства, но она (то есть ее высшие
руководители) совершенно не брала в расчет неизбежные последствия этих
новаций в контексте неприятия самой новой власти огромным числом людей, для
которых "большевики" и "евреи" по-прежнему оставались синонимами.
Впрочем, может быть, это категорическое утверждение и не совсем верно:
"советская власть" в ту пору еще не была чем-то единым и цельным - некоей
жесткой вертикалью, где все решения принимаются только на самом верху.
Некоторых ее деятелей нестихающая эскалация антисемитизма весьма беспокоила.
В 1926 году ОГПУ регулярно информировал "верха" об антисемитских
проявлениях в городе и в деревне, причем, судя по всему, это делалось по
указанию ЦК, а значит, как минимум, с согласия Сталина. Распространенность
антисемитизма в среде интеллигенции волновала его не столько потому, что
этот социальный слой был очень влиятелен, а скорее потому, что он впрямую
связывал свое отношение к еврейскому вопросу со своим отношением к советской
власти. Сообщая о глубоком проникновении антисемитизма в литературные круги,