"Андрей Валентинов. Флеготон" - читать интересную книгу автора

Сиваша и ковыряет для господ комиссаров крымскую соль. Большевистский
флот, хотя и небольшой, но, как показал прошлый год, вполне боеспособный,
опирается на наши бывшие черноморские базы, имея, помимо всего прочего,
союзником флот кемалистских мятежников. Да и Крым после зимней "чистки",
проведенной ублюдком Пятаковым и его башибузуками, не способен дать нам
даже минимального пополнения.
И, наконец, даже в случае удачи, красные заткнут с севера крымскую
"бутылку" и повторится прошлогодняя ситуация. Так сказать, дурная
бесконечность в действии.
В заключение меня подмывало высказать предложение о наличии у нашего
командования секретного способа хождения по морю, аки по суху. В этом
случае, да еще с резервом в виде взвода архангелов с огненными мечами
можно гарантировать нашему десанту процентов этак сорок успеха. Впрочем,
последние соображения я придержал при себе.
Сказанного, однако, хватило. Полковник и возразить не успел, как один
из камер-лакеев нашего Фельдфебеля поспешил заметить, что штабс-капитану
Пташникову чрезвычайно милы здешние пляжи и что он ждет-не дождется
купального сезона. Признаться, я и не ожидал, что у меня осталось то, что
называют нервами. Во всяком случае, я довольно вежливо предложил автору
этой реплики вместе со мной и, само собой, c его высокоблагородием
господином полковником первой же шаландой отправиться в Крым, дабы
разведать все на месте, а по возвращении рассудить, кто прав, а кто нет.
Тут уж надлежало высказаться и полковнику, но он внезапно в самом
примирительном тоне заявил, что без колебаний отправится в Крым в компании
с ветераном Чернецовского отряда. Это уже было интересно, поскольку свой
Чернецовский крест я на кителе не ношу - он у меня без планки. В общем,
как только вся эта ворчащая свора расползлась, я подошел к нашему
парижскому гостю. Дело в том, что я его не помню у Чернецова, хотя те
славные и страшные недели вспоминаю часто. Чаще даже, чем величайший из
великих, Ледянящий из Ледяных анабазис.
Оказалось, что полковник, - собственно, тогда он был капитаном, -
все-таки был у Чернецова, но недолго. Под Дебальцевым его контузило, и он
был переправлен в Ростов. Меня он запомнил, а вот я его, к стыду своему,
нет. Тут, по логике, обязана была появиться бутылка, и бойцы за общим
столом должны были помянуть минувшие дни. Но бутылки не оказалось,
полковник спешил, да и пить с ним мне как-то не хотелось. Прощаясь, он
глубокомысленно посоветовал мне не впадать в пессимизм, поскольку великие
державы нам помогут, а большевиков через месяц свергнут разъяренные
крестьяне.
Ну да... Помогут... Свергнут... Езжай лучше в Париж, оптимист
хренов... Ладно, Бог с ним со всем. Вернусь к дневнику.

Да, следующая атака красной чухны должна была быть последней. Но
чухна что-то долго возилась, и тут вестовой позвал меня в штаб. Там уже
был штабс-капитан Дьяков, а бледный, едва державшийся на ногах
подполковник Сорокин радостно тыкал ему обрывок телеграфной ленты. Когда я
появился на пороге, обрывок был предъявлен и мне. Это был наш пропуск в
новый, 1920 год: штаб корпуса разрешил нам отступать на Мелитополь, и мы
имели шанс дожить до первого января. Правда, не все...