"Казимир Валишевский. Роман императрицы: Екатерина II " - читать интересную книгу автора

вместе с дочерью. У мадам Кайн (статс-дама принцессы) менее красивые сани, она
едет совсем одна". Далее Иоанна-Елизавета еще более восторгается
совершенствами чудесных императорских саней: "Они по форме очень длинны; верх
напоминает верх наших немецких экипажей. Они обиты красным сукном с
серебряными галунами. Низ устлан мехом; на него положены матрасы, перины и
шелковые подушки; а сверх всего этого разостлано очень чистое атласное одеяло,
на которое и ложишься. Под голову кладут еще другие подушки, а покрываются
подбитым мехом одеялом; таким образом оказываешься совсем как в постели. Кроме
того, длинное расстояние между кучером и задком служит еще и для других целей
и полезно в том отношении, что по каким бы ухабам мы ни ехали, не чувствуется
вовсе толчков; дно саней представляет ряд сундуков, куда кладешь, что угодно.
Днем на них сидят лица свиты, а ночью люди могут лечь на них во весь рост. Они
запряжены шестью лошадьми парами, опрокинуться они не могут... все это
придумано Петром Великим".

Елизаветы не было в Петербурге с 21 января. Все же в столице находилось
еще много лиц, принадлежавших ко двору, и часть дипломатического корпуса. В то
время путешествие в Москву являлось целым событием. Приходилось брать с собой
не только людей, но и часть мебели. Отъезд государыни перемещал до ста тысяч
человек и целый квартал города. Впрочем, французский и прусский посланники не
позволили никому предупредить их у обеих принцесс. Оба поспешно отправились к
ним. Таким образом принцесса Цербстская оказалась окруженной атмосферой
искательств, почтения, чрезмерной лести, в которой уже проглядывали интриги и
страстное соперничество. Она очутилась в своей стихии и сладострастно
погрузилась в нее, делая приемы, давая аудиенции с утра до вечера, приглашая
на "партию" выдающихся знатных людей и приучаясь к более сложной игре в
политику. Через неделю она сильно утомилась. Ее дочь оказалась выносливее.
"Figchen southenirt di Fatige besser, als ich", писала принцесса своему мужу.
Она добавляла и следующую черточку, где проглядывает уже характер будущей
Семирамиды: "Величие всего окружающего поддерживает мужество Фигхен".

Величие! Действительно, эта черта как будто сильнее всего занимает ум этой
пятнадцатилетней девочки в эту минуту, когда раскрывалась перед ней тайна
ожидавшей ее судьбы. Позднее, находясь на вершине своей удивительной карьеры,
она сохранила как бы следы ослепления и опьянения горизонтами, развернувшимися
перед нею в то время. Вместе с тем она узнает, из чего соткано это величие и
как оно достигается. Ей показывают казармы, из которых Елизавета отправилась
завоевывать престол; она видит и суровых гренадер Преображенского полка,
сопровождавших государыню в ночь 5 декабря 1741 г. Эти беспримерные наглядные
уроки запечатлеваются в ее пытливом уме.

В уме ее матери, однако, иногда к упоению настоящей минуты примешивается и
некоторая тревога. Сквозь расточаемые ей комплименты и похвалы, к ее уху
прокрадываются некоторые сдержанные предупреждения и скрытые угрозы.
Всемогущий Бестужев все еще противится предполагаемому браку и не складывает
оружия. Он рассчитывает на епископа новгородского, Амвросия Юшкевича,
оскорбленного слишком близким родством между великим князем и принцессой
Софией и, по слухам, подкупленного саксонским двором тысячью рублей.

Влияние его значительное. Но Иоанна-Елизавета мужественна. Две причины,