"Сергей Валяев. Топ-модель" - читать интересную книгу автора

трапу, как молоденькая богиня, вышедшая из пены.
Офицерский ремень привел меня в чувство - бабушка была женщиной
решительной и без романтических затей. Правда, было не настолько больно,
сколько обидно.
- Ишь, принцесса! - кричала бабушка. - Выпорю, как сидорову козу!
Я бы удалилась коронованной особой, да ремень свистел в горячем
воздухе не шутя, и я предпочитала улепетывать от него понятно в каком
качестве. То есть разница между первым званием и вторым была самая
наименьшая. И эту аксиому я проверила личным подростковым местом, которым
чаще думала, чем сидела.
- Так, Маша, - сказала вечером мама. - Мы хотели взять тебя в
Геленджик, но будешь наказана.
- Па-а-а, - заныла я, обращаясь к последнему своему заступнику. - Я
больше не буду-у-у.
- Мария? - разводил отец руками. - Тут я бессильный.
Бессильный? Этому я не могла верить. Почему красивый и мужественный
офицер ВМФ, будто сошедший с рекламного плаката, не может проявить силу. И
к кому - хрупкой, как ракушечка, маме, правда, с твердым именем Виктория?
Я, маленькая дурочка, не понимала, что порой умная женщина, может подчинить
своей твердой воли полки, состоящие из таких гвардейцев, как мой отец.
Городок же с наждачным названием Геленджик был для нас, дивноморских,
неким удивительным местечком, где осуществлялись все детские мечты. Там был
парк с шумными и веселыми аттракционами, там, на площади, цвел куполом
цирк-шапито, там, на море, были красивые скалы, называемые Парус, мимо
которых ходили многопалубные лайнеры, удаляющие в сапфировую дымку
неведомого и магического мира.
Поездка в Геленджик считалась подарком судьбы, и тот, кто возвращался
оттуда, на время становился героем, побывавшим в новой вселенной.
Поэтому решение мамы... как будто булавкой пробила праздничный шар,
где находилась моя душа. Я искренне разревелась, хотя была надежда, что
слезы подвинут отца на подвиг. Тщетно! Хлебал кислые щи и улыбался мне, как
Буратино Мальвине во время урока правописания.
Тогда я топнула ногой и кинулась в комнату вся в слезах и горе. И горе
то было огромно и безутешно. Казалось, что весь мир покрылся черным мраком,
и жить в такой дегтярной среде нет смысла. Нет смысла!
Вот умру назло всем, будете знать, твердила я с оскорбленной
горячностью, не понимая, что беда моя светла и чиста, как морская утренняя
пена.
И уснула незаметно для себя, и сон без сновидений смыл с души горечь
обиды, и наступившее утро вернуло все на свои места: море, солнце, маму,
которая простила меня, бабушку, пропахшую блинами, отца, бравого и
решительного:
- Мы тут посоветовались с товарищами, - сообщил он, подмигивая, - и
решили...
- Ур-р-ра! - кричала я. - В Геленджик! В Геленджик!
- Но с одним условием, - выступила мама. - Никаких морей. Неделю!
- Пожалуйста, - я была готова на все.
- И кашу манную есть.
- Пожалуйста.
- И слушать бабушку!