"Сергей Валяев. Провокатор" - читать интересную книгу автора

ему навстречу больные, неудобные ноги его бабки, как из своей конуры
выпадает милиционер Иван Иваныч с перепойной красногвардейской мордой, как
из общей уборной вытанцовывает, приспустив портки, Николаев, сумасшедший
старожилец, который рвет над головой в клочья газету и, брызгая желчной
слюной, здраво верещит: "Кто взял мою "Правду" для своей жопы?.."; и самое
последнее, что видит маленький Кулешов: по городской площади вьюжит пыльный
и грязный смерч, вбирающий в себя всех тех, кто шел мимо старорежимного
здания театра...
Дзинь-дзинь-дзинь!
Я снова отвлекаюсь - телефон, враг всего человечества. В трубке,
напомню, крепко эбонитовой, неожиданно хрипит долгожданный прокуренный басок
Белоусовой. Она - богиня. Она - жрица в театре, куда я отнес свой жалкий,
рабский труд. Ее любит главный режиссер этого театра Факин традиционной,
сплетничают, любовью, а иногда и нет. А я люблю ее, Белоусову, облитую, как
пряник, сперматозоидными факинскими отходами. Я люблю Белоусову,
вершительницу моей судьбы. Она снизошла до того, что сама набрала номер
моего телефона...
Однако что слышу? Я слышу, как лязгают чужие пломбированные зубы, как
рычит утробный дымный голос:
- Александров, где же культура, блядь, письма! Нет культуры, блядь,
письма. Я спрашиваю себя: а где же культура, блядь, письма?!
"Е'твою мать!" - визжу я молча.
От ее обличающих слов у меня кровоточит сердце. Я готов собственными
руками придушить болтливую фею. Она обманула меня. Она индифферентна ко мне
и моему драматургическому письму, боюсь, что она совершенно фригидна, хотя
мой друг и циник Вава Цава утверждает, что ее, труженицу подмостков,
прошпокала в квадратно-гнездовую попку вся постановочная часть.
Я ему не верю. Мне стыдно, что дружу с таким грубым, клевещущим малым.
Однако друзей не выбирают, их надо любить такими, какие они есть. Хотя
профилактические беседы я с ним провожу.
- Во что ты, пошлый человек, веришь? - интересуюсь я.
- Я - интернационалист, - отвечает на это Цава, - и почти каждый день
вношу свой посильный вклад в дружбу между народами.
- Это каким же образом?
- А таким, - объясняет мой товарищ, - утром просыпаешься с
представительницей знойного юга, после обеда - с холодной северянкой, а
засыпаешь под восточные сказки.
- И как это тебя, прагматик, на всех хватает? - удивляюсь я.
- Темперамент, дорогой, темперамент, - улыбается хитрожопенький южанин
Вава. - Извини, меня ждут. - И уходит в мою же комнату, где раскинута его
походная фотолаборатория и где томится очередная жертва, подпавшая под
обаяние современного нувориша.
А я остаюсь в кухне работать. И работаю ответственно, как октябренок, и
верю, как октябренок, что мой труд нужен родине.
В результате же получаю плюху от безграмотной старой сучки:
- ...а где же, блядь, культура, блядь, письма, блядь?
- Дай мне, - говорю я, - блядь.
- Что дать? - не понимает престарелая минетчица.
- Рукопись, - гордо отвечаю.
- Вы знаете... я здесь еще покажу...