"Арминий Вамбери. Путешествие по Средней Азии " - читать интересную книгу автора

Ильяскули жил в четвертой из немногих юрт, стоявших на берегу Гёргена;
до тридцати лет он занимался обычным для туркмена делом - грабил и похищал
людей, а теперь удалился на покой, потому что, как он сам говорил,
намеревался провести остаток жизни в этом смешном бренном мире (фана дюнья),
благочестиво соблюдая закон; но, насколько мне известно, причина была в том,
что огнестрельные раны, нанесенные адским *[55] *оружием у Ашуры, мешали ему
и дальше заниматься его опасным ремеслом. Надеясь, что своими молитвами я
призову божественное благословение на его голову, он подробно рассказал мне,
как русские, объявив религиозную войну, т.е. желая вырвать нескольких
русских, оказавшихся в плену у разбойников, высадились здесь, напали на них
и подожгли все юрты на берегу Гёргена. Битва продолжалась целый день. Хотя
русские были слишком трусливы и боялись приблизиться, храбрые гази
(поборники веры) не могли противостоять дьявольскому искусству. Он тоже
получил тогда несколько смертельных ран и пролежал весь день почти
бездыханный, пока наконец пир (духовный отец) не вернул его к жизни^38 .
Сегодня Ильяскули хотел сопровождать меня до овы Анна-хана, который
живет в районе верхнего течения Гёргена у самой персидской границы; то ли из
любопытства, то ли по какой-то другой причине Анна-хан хотел познакомиться
со мною. Сначала мы ехали вдоль левого берега, но, чтобы не попасть в
большие болота и трясины, нам приходилось делать значительный крюк. Не зная
как следует мотива поездки, я мог бы заподозрить неладное, но опыт последних
дней укрепил мою уверенность в собственной безопасности, а когда я видел,
что навстречу мне, когда мы проезжали мимо какой-нибудь юрты, выходили люди
с молоком, сыром и подарками, чтобы получить мое благословение, всякая мысль
о неблагополучном исходе улетучивалась, и я в веселом расположении духа ехал
дальше, испытывая неудобства только от тяжелой туркменской войлочной шапки,
поверх которой было намотано еще несколько локтей холста в виде тюрбана, да
от тяжелого ружья за спиной, которое мне, несмотря на роль муллы,
приходилось ради приличия возить с собой. Случалось, что Ильяскули отставал
на целых полчаса, а я тем не менее продолжал свой путь и иногда встречался с
мародерами, которые, поодиночке возвращаясь из неудачных походов, мерили
меня мрачными взглядами. Некоторые здоровались со мной, другие же только
спрашивали: "Чей ты гость, мулла?", чтобы из ответа о названном лице сделать
вывод о возможности моего ограбления; однако достаточно было мне сказать:
"Кельте Ханджанбая", как они с видимым недовольством следовали дальше, глухо
бормоча себе в бороду: "Аман бол!" ("Будь здоров!").
Вечером мы подъехали к группе юрт (с нами был также Ханджан, ехавший в
другом направлении, но все же присоединившийся к нам). Анна-хан,
патриархальный глава семьи, на вид лет шестидесяти, сидел на зеленом склоне
холма в кругу своих внуков и маленьких детей (эти степени родства у людей
одинакового возраста встретишь лишь на Востоке) и с удовлетворением взирал
как на свое окружение, так и на возвращавшихся с богатого пастбища овец и
верблюдов. Прием был коротким, но весьма дружественным; шагая впереди, он
проводил нас в стоявшую наготове юрту; там мне указали на почетное место,*
[56] *и настоящая беседа началась лишь после того, как со стола исчезли
последние остатки спешно заколотой овцы. Анна-хан говорил мало, но
внимательно слушал мои рассказы о жизни в Турции и о русско-турецких
отношениях; только на следующее утро он стал разговорчивее, и первая речь, с
которой он выступил, был рассказ о гостеприимстве, которое он оказал
английскому эльчи (посланнику) на его пути в Хиву; я тотчас угадал, что это