"Уве Вандрей. Тишина всегда настораживает " - читать интересную книгу автора

Служба начиналась с побудки и кончалась вечерним сигналом отбоя. Но и по
ночам их поднимали на марши для выработки ориентации, на учебные тревоги, на
строевые упражнения с полной боевой выкладкой. Для товарищеских бесед,
вечернего отдыха или на увольнение в город в конце недели до сих пор не
выделялось времени-. Иногда, после окончания занятий, в семнадцать часов,
можно было посидеть в комнате отдыха, у телевизора или поиграть в подвале в
настольный теннис. Очень редко удавалось сбегать с Эдди или Бартельсом в
пивнушку "Хайди" - нечто вроде закусочной или деревенского трактира. Она
находилась за городом, в пятнадцати минутах ходьбы от казарм, на околице
вытянутой в линию деревни, которая извлекала торговую выгоду из того, что
под боком у нее оказался гарнизон. Забегаловка была чем-то вроде места
отдыха для солдат. Но и там пообщаться можно было только с солдатами.
Шпербер отказался задумывать какие-либо дела после окончания занятий.
Всегда что-то мешало. Какие-то воспитательные мероприятия, вроде дежурства в
пожарной команде, внеочередной чистки оружия (хотя оно еще ни разу не было в
деле), глажения брюк, чистки обуви или проверки шкафов. Это спрессовывание
дней, смена дневного света и темноты, спальни и учебного плаца создавали у
Шпербера ощущение, что прошедшие дотоле годы его жизни смазываются, теряют
свои контуры и сливаются друг с другом. Воспоминания, которые, слава богу,
рождались в его сознании после первых дней выключенного мышления,
нагромождались хаотически и теряли датировку. Его мозг порой был не в
состоянии выработать последовательно хотя бы несколько мыслей...

* * *

Письмо Сюзанны с первыми намеками на то, что она любит его, он
действительно получил прошедшим летом, хотя девушка уехала в Италию почти
два года назад. Тогда он еще не думал о службе в бундесвере. Поначалу он
несколько месяцев ждал от нее хоть пару строк. Наконец пришла открытка: "Я -
жива". И больше ничего. Она хотела, что ли, чтобы он считал ее умершей? Не
скоро удалось ему выбросить ее из головы. Как-нибудь обойдется он без
Сюзанны. А потом это письмо. Оно растревожило старые раны. Лучше бы она не
будоражила его своим обстоятельным посланием. Шпербер не нашел в себе сил
ответить ей. Во-первых, он не умел писать письма, не мог связно изложить
свои чувства на бумаге, а главное - все звучало слишком старомодно.
Во-вторых, в этом не было смысла. Пусть она блаженствует там с этим своим
Ульфом. До него он, очевидно, не дорос. Потерпел поражение. Точка. Многие
месяцы он не распечатывал ее письмо, однако не разорвал его и даже взял с
собой в казарму. Шпербер открыл свой шкаф и вынул письмо. Зачем она послала
его, когда между ними все уже было кончено? Он забрался на постель,
пристроился поудобнее. Бережно держал конверт перед глазами, как
драгоценность. Это легонькое, как перышко, письмишко означало, что в той его
жизни, вне казармы, что-то возрождалось. В его личной жизни, в его
собственной, отдельно взятой. Не отнивелированной, не иссушенной муштрой и
апатией. Письмо. Если тогда он его чуть не разорвал, то теперь он мог
рассматривать его как моральную опору, что бы в нем она ни написала.
Все, что произошло с Сюзанной, было как бандитский налет, разбойничий
набег, все вверх дном: Ульф просто-напросто выкрал ее, оторвал от ее
счастливой мамы, от школы, которую она так и не закончила. Он, Йохен, должен
был бы заметить, что она в то время потеряла под ногами реальную почву и