"Константин Ваншенкин. Авдюшин и Егорычев " - читать интересную книгу автора

смотрит светлыми-светлыми глазами.
- Но запомни, - голос Николая даже сорвался от волнения, - если с
парнем что случится - тебе отвечать!
- А ты на меня не ори, - ответила она спокойно. - Ты лучше немца пужни.
- И пугнем, не бойся.
- Вот тогда и на меня крикнешь!
- Варвара! - вдруг возвысила голос старуха.
- Оружие мое мне оставите? - спросил Мылов, не открывая глаз.
- А как же, обязательно!
Теперь, без Мылова, пошли гораздо быстрее. Но вскоре еще один стал
отставать. Это был белобрысый боец, который ночью сменил Николая на первом
их привале. Он отстал на пять шагов, потом на десять.
Музыкантов остановился, подождал.
- Почему отстаете?
- Я ногу испортил.
- Тоже остаться захотелось? - крикнул Николай.
- Обожди, - прервал его Музыкантов и к парню: - Покажи, что там у тебя.
Боец засуетился, стал искать, куда бы сесть. Все молча и хмуро смотрели
на него.
Наконец он сел на валежину, кривясь, долго стаскивал сапог. Кровь и
гной прошли сквозь портянку, засохли красно-желтым отвратительным пятном.
- Как же ты натер? Сапог нормальный! - Музыкантов засунул руку внутрь
сапога и исследовал его там.
Парень с испугом посмотрел на Музыкантова, на Николая, он ждал новых
обвинений.
- Ну-ка, встаньте! Так не больно? Вот так и пойдете, пока не заживет. А
сапог в мешок положите.
Это должно было случиться, и это случилось.
- Авдюшин! - приказал Музыкантов. - Пойди посмотри, все ли там в
порядке.
- Есть!
Николай, не торопясь, двинулся к деревушке. Низко согнувшись, он
осторожно шел березничком, несколько раз ложился, внимательно рассматривал
три избы, которые были ему видны, и прислушивался. Ничто не вызывало
подозрений, но он по-прежнему действовал очень осмотрительно. Последние
десятки метров он прополз; распластавшись, подлез под жердину и попал на
огород. Он миновал гряды моркови, слегка приподнялся, хоронясь за кустом
малины, и вдруг у него оборвалось дыхание, словно его ударили под ложечку, -
он увидел немца.
Немец стоял в избе у окна и брился. На оконном шпингалете висело
зеркальце. Немец был в нательной рубахе, он брился и насвистывал что-то
очень знакомое, кажется "Полюшко-поле", но Николай твердо знал, что это
немец. Немец густо намыливал щеки и, раздувая их, помогая изнутри языком,
скреб широким блестящим лезвием.
Не в силах двинуться с места, Николай смотрел на него, как
околдованный, но руки его действовали сами по себе. Когда-то давно
(неправдоподобно, страшно давно!) он шел летней ночью, проводив Клаву, а его
поджидали двое, и он избил их обоих и сам дивился, как они летят от его
ударов, словно это не он бьет, а кто-то другой. И сейчас он почти растерянно
смотрел на немца, а рука тихонько потянула вверх, а потом назад рукоятку