"Константин Ваншенкин. Москвичи " - читать интересную книгу автора

- Помоги, солдат!
Тот посмотрел с удивлением и побежал дальше, - на бровях и щеках его
налип песок.
Петров с непостижимой быстротой, выгнувшись, перетянул за спиной по
ремню (мешал хлястик!) кобуру на левую сторону и выстрелил в воздух из ТТ, с
левой руки.
Солдат проникся, вернулся, расстегнул ему крючок и отвел немного в тыл.
А кровь все текла.
Он плелся, опираясь на солдата, и запоминал все: каждый кустик, каждую
былинку.
Потом встретились свои солдаты, и среди них тот, что делил вчера в
блиндаже хлеб. Петров не сразу узнал его. Они говорили ему о чем-то очень
важном, но он не мог понять, - лишь потом, в санбате, он, услышав это снова,
вспомнит, что уже знает обо всем.
Они перевязали его, отрыли неглубокий окопчик от осколков, и он лежал в
нем на спине, глядя "а остывающее небо. Его бил озноб, зубы стучали
невыносимо.
В темноте появилась первая санитарная повозка. Санитары ходили и
спрашивали раненых, какого они полка. Он был из другого, но попросил:
"Ребята, возьмите меня, мне очень худо!" - и они положили его в темноте на
повозку, на других стонущих раненых.
В санбате, где было много своих, он перед эвакуацией в тыл узнал, что
убиты парторг Казарычев и земляк - старшина с Арбата, и вспомнил, о чем ему
говорили солдаты. Но и здесь, сквозь полузабытье, известие об их смерти не
поразило его, ведь он мог погибнуть и сам.
И еще он услышал, что немцев погнали хорошо, наступление разрастается.
В госпитале он снова начал рисовать.
Сперва, когда рука долго не разрабатывалась, сказал себе горько: "Ну
вот, дождался". И, едва зашевелились пальцы, обрадовался несказанно, сунул в
них карандаш, повел линию. Двинулось дело быстро, и вскоре он уже мог
рисовать в блокноте, жадно набрасывать по памяти фронтовые сценки: рытье
окопов, дележка хлеба, чистка оружия. И еще - атака на рассвете, перелесок
вдали и деревенька на взгорке. Этот, последний сюжет он повторял множество
раз, и все ему было далеко до того, сделанного в вечернем блиндаже наброска.
Он изображал и госпитальную жизнь: обед в палате, получение письма из
дома, врачебный обход.
Он стал в госпитале популярным человеком. На списанных, в неотмываемых
пятнах крови и тем не менее всякий раз с трудом отбиваемых у начсклада
простынях он писал сухой кистью портреты маршалов.
Вернувшись, он опять поступил в свой институт и благополучно окончил
его. Двумя годами позже воротился и Витя. Он так и прошел всю войну без
единой царапины. Теперь они опять были вместе. Учились, потом сами
преподавали, потом работали - каждый в своей мастерской.
И чем дальше отходила война, тем пристальнее стали вглядываться люди в
те годы, в свою юность, в свою молодость, в лица тогда живых еще друзей. И,
как многие былые части и соединения, их дивизия тоже организовала встречу
ветеранов. Пришли и Петров с Куликовым. Вокруг были постаревшие,
растроганные, но незнакомые им люди. Однако они знали других людей, которых
знал и Петров. Оживали безнадежно потонувшие в памяти названия сел и
деревень, вызывая реальнейшие, до подробностей зримые картины и лица.