"Константин Ваншенкин. В мое время" - читать интересную книгу автора

определенного количества лет. Но ведь и строжайшие инструкции меняются в
сторону смягчения, и многие секретоносители уже утратили свой устрашающий
обременительный статус, даже стали выездными.
Однако и просто в жизни есть люди - хранители чужих тайн, получающие
наибольшее удовлетворение не от скорейшего расставания с чьим-либо секретом,
а наоборот - от надежности его содержания в собственной памяти. Скажем
прямо, такие люди встречаются редко. О сколько они знают! И ничто не
заставит их раскрыть свои сейфы, ибо там размещены не их собственные, а
доверенные им чужие интимнейшие вклады. Чаще всего окружающие и не
догадываются о разнообразии и ценности тех ненаписанных архивов. И лишь в
самых крайних случаях они могут (да и то не вполне прямо) поделиться своим
знанием с человеком, к которому испытывают безусловное доверие.
Я знаю одну такую женщину.


* * *

В мое время у нас в институте наблюдалось несколько неразрывных парных
дружб: Солоухин - Тендряков, Бондарев - Бакланов и еще другие. Они довольно
долго продолжались и после окончания института, а потом, как случается в
жизни, распались. Но что поразительно: участники этих маленьких, недавно
столь тесных формирований не просто охладели друг к другу - они стали
непримиримыми врагами. Солоухин когда-то в порыве откровенности рассказал
мне, что в ожидании онкологической операции (см. его повесть "Приговор")
сделал попытку восстановить отношения с Тендряком, но встретил яростное
неприятие.
Близко дружили и мы с Винокуровым, много было у нас общего. И тоже все
мгновенно развалилось. Я хорошо помню, как это произошло. Перед началом
большого писательского собрания стояли мы и разговаривали, как вдруг он
весьма шустро для своей комплекции устремился через фойе и стал, кланяясь,
пожимать руку А. Дымшицу. Это был переехавший недавно из Ленинграда (тогда
оттуда появилось таких несколько: Кочетов, Друзин и др.) литературовед,
известный своей идейностью и могущий при надобности разобрать чьи-либо
ошибки или, скажем, написать правильную вступительную статью для первого
после длительного перерыва однотомника О. Мандельштама.
Вечером я позвонил Жене и поинтересовался причиной столь бурного
проявления чувств.
- Он меня спас! - прокричал Винокуров.
То есть как? А вот так! И раздраженно объяснил, что Дымшиц положительно
упомянул его в своей статье, без чего Женя мог попасть под разгром, как
Евтушенко и Вознесенский.
- Да при чем здесь ты? - изумился я.
- И вообще нечего меня учить! - крикнул он, и тут же я услышал:
ту-ту-ту - короткие гудочки.
Я набрал снова и уточнил: - Ты что, трубку, что ли, бросил?
- Да, бросил!
- Ну привет.
Я потом подумал, что это был лишь повод для женькиной вспышки, предлог.
Причина крылась в другом. Как-то я в разговоре с ним не очень высоко
отозвался о его новом сборнике "Признанья", высказал предостерегающие