"Ариадна Андреевна Васильева. Возвращение в эмиграцию, Книга 1 " - читать интересную книгу автора

и прикладывала к ее плечу головку с темными кудряшками на затылке. За ними,
бочком, чтобы не поскользнуться, волоча за собой мягкий мешок с игрушками,
спускался Петя. Он останавливался, оборачивался и спрашивал у моей мамы: а
куда мы приехали, а как называется этот город, а куда мы поедем потом, а
почему люди толпятся, это что, базар? На пристани и вправду собралась
порядочная толпа приезжих.

Замыкала шествие мама. В одной руке чемодан, другой она подхватила под
мышку меня, чтобы еще один любопытный путешественник не болтался под ногами.
Вот так, перехваченная маминой рукой поперек живота, в несколько
унизительной позе, я прибыла в зарубежье. Мама опустила меня на землю,
потрясла рукой и сказала:

- Ну и тяжеленная же ты стала, Наталья!

Мне было пять с половиной лет.

Первые месяцы жизни в Константинополе не оставили особых следов в
памяти. Видно, большую часть времени мы сидели дома, если можно назвать
домом необъятный зал в пустующем и заброшенном дворце, предоставленном для
размещения части беженцев.

Покотом, вповалку, кое-как отгороженные друг от друга одеялами и
простынями, навешанными на протянутые веревки, здесь ютилось около сотни
русских семей. Шла весна 1920 года.

Гражданская война, о которой мы, дети, имели смутное представление,
бегство, сама Россия - все осталось позади. Неустроенная чемоданная жизнь
стала для нас привычным состоянием, никто ничему не удивлялся.

Привычно стало днем оставаться на попечении бабушки и сидеть в закутке,
без радости, без впечатлений, отделенными от мира серым байковым одеялом с
малиновой полосой понизу. Одеяло без конца падало, и тогда открывалась
перспектива прохода через зал, где, путаясь в спущенных до полу других
полотнищах, бродили неприкаянные, полуголодные, не знающие, чем себя занять,
дети.

Иногда мы, балуясь, поднимали занавески и заглядывали к соседям, ходили
друг к другу "в гости", собирались кучками и липли к одноногому мальчику
Коле Малютину. Взрослые, и наша бабушка в том числе, считали Колю божеским
наказанием за шумное поведение и утомляющую проказливость. Ему было
тринадцать лет, он был среди нас самый старший. У него было два коротеньких
не по росту костыля, он бегал, согнувшись, гупая этими костылями, и зоркие
пронзительно синие глаза его замечали малейшую несправедливость. Он собирал
нашего брата - мелюзгу, командовал всеми и распоряжался каждым по
собственному усмотрению. Мы его обожали, а взрослые недолюбливали и боялись,
как бы этот непослушный мальчик не оказал на нас дурного влияния. А уж где
он потерял ногу, я не знаю.

Бесплодная мамина беготня по городу в поисках работы, дедушкины