"Дэвид Вебер. Поле бесчестья (Хонор Харрингтон-4)" - читать интересную книгу автора

извлекалась на свет божий из мрака забвения и тиражировалась всеми
средствами массовой информации Королевства, обрастая при этом мельчайшими
(и неверными) подробностями и сопровождаясь неумными и бестактными
комментариями. Любой задокументированный инцидент становился новостью дня -
наравне с любым слухом о вражде между ней и Юнгом. Наиболее ретивые писаки
принялись шерстить ее прошедшее на Сфинксе детство, а одна настырная
съемочная группа под видом пациентов прорвалась на прием в клинику к ее
родителям. Мнимые больные принялись забрасывать почтенных докторов
господина и госпожу Харрингтон бестактными вопросами, заодно пытаясь
выведать хоть что-нибудь у всех подворачивавшихся под руку служащих
клиники. Кончилось тем, что мать Хонор вызвала полицию и вчинила репортерам
иск за нарушение Акта о защите личности.
Хонор эта история привела в ярость, хотя вокруг нее самой творилась
гораздо худшая вакханалия. Половина столичных охотников за новостями
наводнили переходы и галереи "Гефеста", терпеливо, словно паукоящеры со
Сфинкса, выжидая момент, когда она выйдет из каюты.
Все это было невыносимо - как из-за назойливости вездесущих
журналистов, так и в связи со способом преподнесения добытых сведений.
Средства массовой информации устроили из случившегося настоящий
гладиаторский цирк, сумев добиться абсурдного результата: все тревоги и
опасения последнего полувека, страх перед агрессивным натиском Народной
Республики, неустойчивость внутренней политической ситуации, сложные
аспекты ведения войны сфокусировались в судебном процессе Юнга...
превращавшемся в известном смысле и в судилище над Хонор Харрингтон.
Репортеры, аналитики, теоретики - все они примыкали к той или иной стороне,
а главным объектом их внимания - их восхищения или ненависти - была она.
То, что журналисты оппозиции и программы, контролируемые картелем
Гауптмана, выливали на нее ушаты грязи, разумеется, не удивляло, однако
материалы проправительственных агентств, выступавших вроде бы на ее
стороне, раздражали едва ли не пуще. Ее постоянно называли "мужественной
воительницей", "красой и гордостью Королевского Флота" и тому подобными
прозвищами. Похоже, авторам этих опусов не терпелось слепить образ
идеального паладина и превратить его в дубинку против "обструкционистской
оппозиции". Политические обозреватели всех мастей заявляли, что от исхода
процесса зависит успех или неуспех Правительства в вопросе об объявлении
войны, а перед зданием парламента проходили массовые демонстрации: люди
держали в руках плакаты с портретом Хонор.
Овладевшая обществом кошмарная истерия превратила капитана "Ники"
фактически в пленницу. Хонор обещала королеве не обсуждать публично
выдвинутые против Юнга обвинения, но, даже не связанная словом, она не
желала бы говорить об этом человеке с кем бы то ни было и при любых
обстоятельствах. Ну а похваляться собственными подвигами Хонор находила
делом постыдным и недостойным офицера. Не говоря уже о том, что она боялась
голокамер.
Ей до сих пор не удавалось думать о себе как о привлекательной
женщине, хотя Пол Тэнкерсли сделал все, чтобы привить ей свое видение.
Распрощавшись с девичьей простоватой невзрачностью, она обрела внешность
состоявшейся женщины. Мысля разумно, она признавала правоту Пола,
утверждавшего, что ее лицо относится к тому типу, чьи достоинства
обнаруживаются с достижением зрелости. Другое дело, что, учитывая возраст,