"Михаил Веллер. Голубые города" - читать интересную книгу автора

- Как живешь? - спросила она Вовку, не глядя на него.
Вовка с небрежным смыслом перекорежил бороду.
- Лысеем, понимаешь, - врастяжку ответил он.
- Ну, с твоей формой черепа можно. А еще?
- Машину купил... под конец олимовских льгот. По прямой едет. Осталось
парковаться научиться. В Тель-Авиве днем на... пардон, замучишься с
парковкой.
- На фига тебе машина, - сказал я.
- А ты все красиво нищенствуешь, художник? - спросил он, налил и
выпил. - А не боишься, что печатать тебя все-таки не будут, и в результате
без денег и без всего ты все-таки не сможешь пробиться? И окажешься в
пролете - жизнь в дерьме? Ты вообще допускаешь такую возможность?
- Допускаю.
- Ну и?
- Значит, тогда я дерьмо и так мне и надо.
- Гм. Ну что. Точка зрения достойная.
Стану я рассказывать, как бьюсь лбом в машинку, когда ночью накатит.
Никто меня печатать не собирался. Я и мысли не допускал, что не пробьюсь;
но... Так не бывает, чтоб человек сделал все от него зависящее - и не
добился своего. Всегда ты сам чего-то еще не сделал - так не скули.
Отмякли; и уже голоса поднялись враз - политика, литература, мораль и
гибель страны: есть приход - захорошели. (В этот абзац каждый сам, в меру
своей информиро-ванности и политических воззрений, может поместить
Горбачева, перестройку, августовский путч и октябрьский расстрел,
приватизацию, обнищание, последствия распада Союза, эмиграцию знакомых,
Ельцина и Путина, инфляцию и порнографию, борьбу с лишним весом и
облысением, квартирные проблемы и взросление детей... вот, собственно, и вся
наша жизнь в темах для разговоров. И чем больше говоришь - тем дальше
дистанция внутри единой когда-то компании: какое-то взаимоотталкивание и
разбегание молекул. Нет: встреча должна продолжаться с того момента, когда
много лет назад расстались - о том, что было вместе, а не о том, что
разъединяет. Не знаю, понятно ли я объяснил.)
В машинописке раздался глухой деревянный удар. Мы переглянулись и
вскочили. Наташка Жукова, страдавшая эпилептическими припадками, опять упала
-- прямой спиной, приложившись затылком. Как колоду на паркет бухнули. Бабы
захлопотали.
- Никаких условий для нормальной работы,-- с холодной иронической
неприязнью, юмор джентльмена-декадента, произнес Зубков. Чем разрядил
неловкую тишину. Скорбеть никому не хотелось. Хотелось говорить о хорошем.
Упала - встанет. Больна - в больницу.
- Упал - отжался, - сказал Иоффе.
- Нечего деморализовать коллектив, - сказал Ачильдий.
- Так и пол проломить недолго, - сказал Бейдер.
Как-то к нам пришел с журфака практикант-араб, сириец, милый чернявый
мальчик. Носы и фамилии редакции привели его в некоторое сомнение.
- Это русские фамилии? - неуверенно и с вежливой надеждой
поинтересовался он.
Ответный гогот был окрашен в интонацию непроизвольно глумливую. Больше
мы арапчонка не видели. Душевные ребята журналисты.
Машинистку Любу отправили в медпункт за бинтом и йодом. Через пару лет