"Джейн Веркор. Сильва" - читать интересную книгу автора

комнатный халат оказывались тщетными перед ее проворством и удивительной
юркостью. Хорошо еще, что моя прирожденная порядочность исключала, даже
при виде ее грациозной наготы, всякие нечистые поползновения: в любом
случае она была настолько неуловима, что я все равно остался бы с носом,
пристыженный и неудовлетворенный. Впрочем, несмотря на ее соблазнительный
облик, я тогда еще видел в ней всего лишь лисицу, а не женщину, и одно это
в самом крайнем случае удержало бы меня.
Не знаю, чем она занималась целые дни - спала, исследовала комнату или
просто бродила по ней, когда я бывал в поле или на ферме; но каждый вечер,
в сумерки, у нас разыгрывалась одна и та же сцена: она начинала
волноваться, метаться, кидалась к двери и, приложив личико к замочной
скважине или водя носом вдоль дверной щели, принюхивалась с короткими,
судорожными всхлипами. Руки ее царапали деревянную филенку. Потом она
пробиралась вдоль стены к окну и там повторялось то же самое. От окна -
обратно к двери, от двери к окну. Она упорно скребла раму или косяк и
тихонько, почти бесшумно повизгивала, нюхая воздух. Это продолжалось до
полного наступления темноты. Наконец, когда комната погружалась в
абсолютный мрак (я нарочно не зажигал свет), она словно нехотя
отказывалась от своих попыток выйти и забивалась под стеганое одеяло. Я
давал ей уснуть, а сам спускался поужинать. Вечера я проводил как обычно,
читая что-нибудь в курительной. Часам к одиннадцати я поднимался в
спальню. Как бы крепко она ни спала, никогда мне не удавалось застать ее
врасплох. Я укладывался в постель, но ее там уже не было: змейка и та не
смогла бы соскользнуть вниз проворнее, чем она. На полу под кроватью я
постелил толстое шерстяное одеяло, она укутывалась в него, и так мы
проводили ночь - один над другим, словно пассажиры в спальном вагоне.
Тем временем, как я и надеялся, она начинала привыкать к моему
присутствию, которое не доставляло ей никаких неприятностей, более того -
трижды в день сопровождалось кормлением. Теперь, когда я входил в спальню,
она уже не пряталась, не пыталась бежать, напротив: когда ее тонкая
остренькая мордочка выныривала из-под покрывала, она следила за мной не со
страхом, а с жадным ожиданием. Вскоре она научилась различать мои шаги на
лестнице и в коридоре и встречала меня у самой двери, радостно повиливая
своим круглым задиком. Она брала у меня из рук котлету или жареную птицу,
которые я ей приносил, и если пока еще укрывалась для еды под кроватью или
в ванной комнате, то делала это из чисто атавистической предосторожности,
которая со временем также полностью исчезла.
С первых же дней я решил дать ей имя. Разумеется, я назвал ее Сильвой
[Silva - лес (лат.)] - то был мой долг перед Дэвидом Гернетом. Чтобы
приучить ее к этому, я на минутку задерживался за дверью, тихонько окликая
ее по имени и слушая, как она царапает косяк, повизгивая от нетерпения.
Очень скоро в ее примитивном мозгу установилась связь между этим именем и
едой, и, когда она прибегала на зов, я вознаграждал ее дополнительным
лакомством. Далее ей не понадобилось даже этой приманки; я командовал:
"Сильва, сюда!", и она, вернувшись с полдороги, усаживалась есть у моих
ног. Но очень долго она не позволяла приласкать себя. Стоило мне протянуть
к ней руку, и, если на ладони ничего не лежало, Сильва тут же отпрыгивала
прочь. Много прошло времени, прежде чем она разрешила пощекотать себя по
затылку, погладить по голове, пока она, сидя на корточках, ела рядом со
мной. Мало-помалу ей это стало нравиться. Она легонько терлась затылком о