"Дмитрий Вересов. Черный ворон (Ворон 1) [B]" - читать интересную книгу автора

ни был этот стукач, он спас Алексею жизнь, потому что через полгода всех
остальных, кто ехал с ними на родину в китайском спальном вагоне, а потом
рассеялся по городам и весям Сибири, арестовали по некоему "белокитайскому
делу", о котором "семеновский бандит" Захаржевский узнал из газет в
культурно-воспитательной части учреждения АЧ 84/0186 Дальстроя, а
некоторые подробности получил по зэковскому "телеграфу". Как выяснилось,
заговорщики, направляемые лично Чан Кайши, намеревались путем цепочки
диверсий и мятежей добиться отделения Сибири от СССР и создать на ее
территории марионеточное государство, подчиненное Тайваню и косвенно США,
а в дальнейшем использовать этот плацдарм для развязывания войны против
СССР и Красного Китая. Гуманный советский суд, учитывая чистосердечные
признания обвиняемых и то, что заговор был раскрыт доблестными органами до
того, как преступная группа перешла к активным действиям, сохранил
преступникам жизнь, определив им по двадцать пять лет лишения свободы
(Алексею накрутили "червонец"). В списке из девятнадцати фамилий Алексей
не нашел отца. И лишь намного позже он узнал, что отца забрали прямо из
больницы с тяжелейшим воспалением легких, везли через весь город в одном
легком пиджачке, а неделю спустя старик умер в другой больнице, с
зарешеченными окнами, не побывав ни на одном допросе. Остальных же
заговорщиков "телеграф" довел до ворот Омского централа, а что с ними было
дальше - не знает никто. Впрочем, догадаться было несложно...
Алексею повезло и еще раз - начальник учреждения был большой любитель
музыки, особенно классической оперетты. Двусмысленное, холуйское
положение, в котором Алексей оказался, чуть ли не сразу с пересылки попав
в "придурки", тяготило его страшно, и он завидовал спокойным крепким
работягам, мечтая о пиле, топоре, "кубиках"... Эта дурь прошла быстро.
Лагерные условия сместили акценты жизненных ценностей. Тепло,
сравнительная сытость, надежное место стоили дороже. Возможно, дороже
ровно на жизнь: работяг давило бревнами, они замерзали на командировках,
ломали руки, ноги, головы, надрывались от непосильных норм...
Уже потом, трясясь в общем вагоне по сибирским просторам, полностью
реабилитированный "белобандит" дал себе зарок - вычеркнуть из жизни эти
страшные годы, начать жизнь заново, будто ничего этого не было, не было
вовсе. Но стоило забыться, расслабиться - и груз пережитого обрушивался
потоком воспоминаний, вспышками сцен, лиц, слов. Особенно тяжелы были
ночи. Там крепкий сон был беспечностью недопустимой, и Алексей приучился
дремать вполглаза. Тогда это спасало, но сейчас, на воле, именно на этом
порожке между сном и бодрствованием накатывали кошмарные видения из
прошлой жизни.
В Иркутске Алексей без удивления посмотрел на оборванных ребятишек,
высыпавших на покосившееся крыльцо домика на Индустриальной, 14, поглазеть
на чужого дядьку, выслушал краснолицую бабу, кричавшую ему из дверей: "Мы
тута живем, и никаких правов не имеете!.." По счастью, во второй половине
дома была жива еще баба Ксения, у которой он попил чаю с морошкой и
клюквой, узнал об отце, переночевал, получил пачку старых писем и
фотографий - и, вяло удивившись, столовое серебро и мамино золотишко.
Милая бабка сожалела и даже извинялась, что не сумела тогда забрать и
сберечь "мебелей" и что одно колечко у нее потом украли. Алексей
поблагодарил ее, оставил, несмотря на отказы и уговоры, самый толстый
браслет, остальное завернул в тряпицу и отправился на вокзал. Он и сам не