"Дмитрий Вересов. Унесенная ветром ("Кавказские пленники" #1)" - читать интересную книгу автора

- А вы меня помните?
Старуха подслеповато посмотрела на меня, собрав морщины к бесцветным,
слезящимся глазам. Мне показалось, что она не смотрит, а прислушивается, и
я решил переспросить.
- Вы меня...
- Нет, батюшка, не припомню, - неожиданно перебила меня старуха.
- Как же, бабушка? Семь лет назад в станице останавливались солдаты,
помните? В тот год еще генерал Курослепов проезжал вашей станицей... А я в
хате у Буренниковых останавливался. Может; припомните?
Старуха смотрела на меня, вытирая краем платка слезящиеся глаза. Я
вспоминал еще какие-то приметы того времени, назвал ей множество событий.
Все без толку! Я плюнул и замолчал. Старуха все стояла, смотрела на меня,
будто чего-то еще ждала.
- Ладно, - сказал я, почему-то раздражаясь на нее, - ступай, бабка!
Ступай!
Видимо, я сбил ее с толку. Позабыв, куда шла, она потопталась еще и
побрела назад в хату. Навстречу ей растворилась дверь, и во двор выбежала
девочка лет шести-семи с тряпичной куклой в руках. Увидев на дворе
незнакомца, она остановилась в удивлении, широко раскрыв глаза и спрятав
руки за спину.
Я хорошо разглядел се. Была она темно-русая, хотя казацкие дети,
вырастая, часто становятся совершенно черными. Глаза у нее были несколько
удлиненные, что делало их выразительными и по-птичьи пугливыми. Одета она
была скорее на чеченский, чем на казачий манер.
- Здравствуйте, красавица-турчанка! - сказал я ей как можно
приветливее.
Мой голос слегка напугал ее, она повернулась, было, к дому, но
передумала.
- Я - не турчанка, - сказала она неожиданно бойким голоском. - Я -
Асютка Хуторная.
- Что же ты в шароварах, как турчанка? - поддразнил я ее, но она
пропустила мой вопрос мимо ушей.
- Мамука - на винограднике, а папаня на кордон подался, - открыла она
мне все домашние секреты.
- А кто же твоя мамука? - спросил я.
- Мамука моя - Анфиса, а я - Асютка.
- А может, Ашутка? - спросил я, припоминая знакомое имя.
- Говорят тебе, Асютка. А это дочка моя...
Она достала руки из-за спины и показала мне тряпичную куклу,
перетянутую нитками. Кукла была хороша необычайно. Вместо перетянутых
пучков соломы или тряпок, чем играет местная детвора, я увидел настоящую
куклу с личиком, маленькими ручками, платком и рубашкой. Она ничуть не
уступала куклам, в которых играли ее ровесники в Петербурге, разве что
глиняное лицо ее было грубее, серьезнее, я бы сказал, взрослее фарфоровых
личиков, которыми заполнены детские спаленки нашей столицы.
- Это - моя дочка, - сказала она, прижала тряпичную голову к груди и
запела тоненько и протяжно, качая свою небогатую куклу.
Баюшки-баю!
Я сугревушку свою,
Я сугревушку свою,