"Владимир Иванович Вернадский. Коренные изменения неизбежны (Дневник 1941 года) " - читать интересную книгу автора

Статью о Гете принял для печати Струмилин[61], председатель Комиссии по
истории науки и техники. В сложной, полной интриг, политических и личных
интересов <обстановке> (причем и коммунисты попали в разные группы)
образовались две комиссии: "Научное Наследство" (<председатель> - Комаров,
куда и я попал) и Комиссия по истории науки и техники, которая прошла среди
интриг и непонятных махинаций. Струмилин - вполне порядочный человек и
добрый, идейный, хороший.
Вчера видел много народа. Никуда не выходил. Холодно и неуютно. Работал
над "Хронологией" и много читал.
Утром приходил начать писать мой портрет художник Ростислав Николаевич
Барт - от Ферсмана, по инициативе которого я согласился. Я хотел бы, если бы
<портрет> оказался хороший, послать <его> Танечке[62].

14 мая. Среда.

Третьего дня интересный разговор с Валентином Трофимовичем
Малышеком[63]. С ним я и Лаборатория уже несколько лет поддерживаем научный
контакт. Он завален текущей, во многом ненужной работой. Никак не может
обработать огромного материала химического анализа нефтяных вод. Теперь как
будто это сделает. Убеждение о подземной жизни у него наконец складывается.
В Баку сильно ухудшились условия жизни. Все привозное - всего не
хватает. Еще - войска.
Жалуется на рознь азербайджанцев с русскими - стремление всех заместить
местными. Его и тому подобных людей, выдающихся и нужных, не трогают - но
замещение местным человеком каждой вакансии, часто в ущерб возможному
лучшему русскому кандидату, <встречается> на каждом шагу.
Это естественно, и, по-моему, выход один <для достижения того>, когда
этого не будет: русский должен свободно владеть местным языком - и понимать
ее <нации> культуру.

16 мая. Пятница.

Был у О. Ю. Шмидта. С ним разговор по вопросу об уране и о прекращении
работ в Табошарском <месторождении>. Он сказал, чтобы В. Г. Хлопин[64]
прислал <данные о месторождении>, прежде чем обращаться лично - например,
мне - к Сталину. Между прочим, я ему указал, что сейчас обструкция у физиков
(Иоффе, С. Вавилов - я не называл лиц): они направляют все усилия на
изучение атомного ядра и его теории, и здесь (например, Капица, Ландау)
делается много важного - но жизнь требует <развития> рудно-химического
направления. Я ему напомнил, что наши физики остались в исторически важный
момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения
и теперь <история> повторяется. Тогда, может быть, <сыграла свою
отрицательную роль> ранняя смерть П. Н. Лебедева - а вступившие <после него>
не имели нужного авторитета. Ведь ненормально, что я, не физик, организовал
Радиевый институт.

17 мая. Утро. Суббота.

Вчера утром умер Иван[65]. Так мы с ним и не увиделись. Он хотел
приехать, и надо было бы перед уходом из жизни повидаться.